Page 101 - Старик
P. 101

основавших "Буревестник", пробурил насквозь эти годы, набитые
                  раскаленными
                  угольями и полыхавшие жаром, и вынырнул _безувечно_  из  огня  в
                  прохладу
                  глубокой старости и новых времен. Говорят, умер недавно. Жив еще,
                  кажется,
                  Руськин отец, но этот хлебнул, этого обожгло, тут уж не глупость выручила,
                  а судьба.
                     Про старика Летунова рассказал Руслан, с которым  встретились  случайно
                  на улице лет несколько  назад:  бывший  приятель  стал  невероятно  важен,
                  солиден, толстомяс, с пышной седой шевелюрой,  как  провинциальный
                  актер.
                  Старший инженер на каком-то заводике. А остальные старики? Смыло,
                  унесло,
                  утопило, угрохало... Саня лишь догадывался,  ибо  десятилетиями  не  бывал
                  там, ничего знать не хотел, сторонился людей  и  с  Русланом  разговорился
                  только потому, что тот хвать за ворот и завопил: "Санька! Ты живой, черт?"
                     А тогда в комнатах, занавешенных  шторами,  -  неужто  забыл?  -  седой
                  толстомясый мальчик кого шепотом, кого силой  заставлял  снимать
                  трусики,
                  маечки, и ничего особенного, то же самое, что делали  взрослые  Бурмины  в
                  своем  садике,  никого  не  стесняясь  -  разгуливать  голышом,   прыгать,
                  валяться, бороться... Называлось: большой театр... Сын  землемера  отвечал
                  бушевавшим дачникам:  "Дети  должны  все  видеть,  все  знать!  Не  будьте
                  лицемерами и ханжами!" Саня с содроганием видел золотое  тельце,

                  летавшее
                  из комнаты в комнату, бессмысленно трепеща, как  летают  бабочки...  "Лишь
                  мещане боятся прекрасного нагого тела! - гремел, наливаясь краской и тряся
                  кулаком, Бурмин. - Буржуи под лицемерной одеждой скрывают  грязную
                  душу!"
                  Потом были избиения, шлепки, ремни, крик  матери  Сани:  "Мартын
                  Иванович
                  заявит в Рабкрин! Если эта гадость не прекратится!" И навсегда,  навсегда:
                  загорелое,  бесстыдное,  запретное,  горевшее  в  золотом  луче,   который
                  проникал в щель...  А  в  конце  лета  -  еще  до  того,  как  река  стала
                  судоходной, мутной от мазута, когда на обоих берегах еще желтели отмели  и
                  кое-где реку переходили вброд, - Саня  услышал  вой  женщины.  Страшный
                  и
                  низкий, как пароходный гудок. Мать Майи бежала по  берегу  и  выла,  вдруг
                  упала, несколько человек бросились к ней.  Возле  воды  сгрудилась  толпа.
                  Мальчишки слетали с откоса, делая громадные прыжки, торопясь к толпе.
                  Саня
                  тоже подбежал и увидел Майю, такую же,  как  всегда,  только  с  закрытыми
                  глазами, и волосы лежали на ее лице, как трава...
                     Даль, даль - до всего, до детства, до книжного безумия,  до  пароходов,
   96   97   98   99   100   101   102   103   104   105   106