Page 97 - Старик
P. 97

сорок первого Мария Адольфовна отбыла из Москвы  на  восток.  И,
                  конечно,
                  умерла  скоро,  ибо  была  на  пороге  последнего  исчезновения.  Впрочем,
                  неведомо! Может, умерла и  не  скоро,  а  может,  жива  до  сей  поры,  ей
                  девяносто семь лет, и она все еще плетет вечерами на  своей  восьмигранной
                  рамке шерстяные салфетки...
                     С отъездом тети Киры и Бориса, с уходом Марии Адольфовны начался
                  отлом
                  людей. Мать догадывалась, что так будет, и  торопилась  -  самой,  первой,
                  никого не терзая. Она всем находила оправдания. Эти больны, те
                  слабодушны,
                  у того слишком большая семья, у этого  чересчур  ответственная  работа.  И
                  когда приходили соседи с неприятными разговорами, вроде  занудливой
                  Эльзы
                  Петровны или крикливой  грубиянки  Аграфены,  жены  дачного  коменданта
                  и
                  дворника Василия Кузьмича, все звали ее Гранькой, с  попреками  и  руганью
                  из-за какой-нибудь ерунды, из-за белья, огорода или из-за того,  что  Саня
                  помял велосипедом клумбу, а на  самом  деле  от  желания  слегка  укусить,
                  пощекотать нервы  и  насладиться  -  раньше  не  позволяли  себе  вот  так
                  приходить и скандалить, - мать и для них находила слова оправдания.
                     "Эльзу можно пожалеть, - говорила она Сане. - С тех  пор  как  умер  Як
                  Янович, характер у нес испортился. А Граня, бедная, уж  очень  завистлива,
                  особенно завидует тем, у кого дети..."
                     Впрочем, мать не всегда была доброй,  иногда  скажет  вдруг  что-нибудь

                  ядовитое  или  необыкновенно  остроумное:  "А   у   Эльзы   лицо   -   как
                  заспиртованный желудок. Правда, похоже?"
                     Саня  хохотал.  Уж  мать  скажет  так  скажет!  Правда,  правда!  Такой
                  симпатичный, заспиртованный желудочек. С маленькими усиками. Но,
                  пожалуй,
                  не человечий желудок, а коровий. Ни о чем,  кроме  травы  и  огорода,  она
                  говорить не умеет. И он, кстати, не заезжал в ее сад, это дело рук -  или,
                  вернее, ног - Руськи или Скорпиона...
                     Граня и Василий Кузьмич жили в подвале большого дома.  Перед
                  Кузьмичом
                  все немного заискивали и даже слегка его побаивались, хотя он был  человек
                  тихий, неразговорчивый, добродушный, усатый, вина не пил, табак не  курил,
                  а все только ходил по участку с метлой да с граблями, жег мусор  и  всегда
                  ремонтировал колодец. Ремонт заключался в том, что он нанимал  работяг  из
                  деревни! Татарово и они садились вокруг  колодца  на  корточки  и  курили.
                  Заискивали  перед  Кузьмичом  вот  почему:  он   был   самый   прочный   и
                  долговременный, остальные жили тут как бы на птичьих правах. То  жили,
                  то
                  не жили, то шумели ордой, то заколачивали окна и двери, то появлялись,  то
                  исчезали, возникали другие, все путалось и менялось,  а  Граня  и  Кузьмич
   92   93   94   95   96   97   98   99   100   101   102