Page 136 - Старик

влиться с сотней преданных мне людей в родную дивизию". Он имел в
виду
23-ю дивизию, от командования которой был отстранен в марте. Там
начдивом
стал его друг Маликов. Вообще говорил сначала спокойно и рассудительно,
даже на него непохоже. Янсон сказал, что приказывает от имени
Реввоенсовета не отправлять ни одной части без разрешения.
Сергей Кириллович сказал: "Тогда уезжаю один. Жить здесь дольше не
могу, меня жестоко оскорбляют!" Янсон потребовал, чтобы Сергей
Кириллович
приехал в Пензу. Штаб фронта был тогда в Пензе. Между прочим,
помню,
сказал: "Приезжайте, сообща обдумаем. Тут сейчас командующий фронтом
и
товарищ Данилов". Но Сергей Кириллович прямо ответил, что боится за
свою
безопасность и без конвоя не поедет. Янсон убеждал, что бояться нечего,
потом согласился на конвой. Сергей Кириллович потребовал 150 человек.
Хорошо, берите 150 человек и приезжайте немедленно. Помню и
последние
слова Сергея Кирилловича, когда спокойствие изменило ему, он стоял
бледный, пот стекал по лицу, был к тому же очень жаркий день, и кричал в
трубку, а я стояла перед ним, он все время смотрел на меня, но меня не
видел, кричал: "Прошу поставить в известность 23-ю дивизию о том, что
вызываюсь в Пензу, чтоб она знала, если что случится! Я вам, товарищ

Янсон, как человеку, которому верю, поручаю себя!"
Мне это показалось наивным. Но вообще я была в ужасе. Я чувствовала,
что надвигается страшное. Он положил трубку аппарата и сказал: "Все!"
Потом спросил, как он, по моему мнению, разговаривал. Я сказала, что очень
хорошо и твердо. Он был доволен. Именно это хотел знать: достойно ли?
Потом начались его муки, колебания, которые длились целые сутки. То
решал
выступать, то отменял решение. Кстати, на него подействовало вот что:
Янсон сказал, что в Пензе Данилов. Хотя он с твоим дядей тоже ругался (а с
кем не ругался?), но он его уважал, у меня это ощущение сохранилось,
поэтому скрытно переживал, когда его перевели от нас. Он чувствовал, что
без него станет хуже, так и вышло. Говорил, что был бы "рябой" в
политотделе, его бы в партию приняли, а молодые злыдни вознамерились
погубить. Звал он дядю почему-то "рябой". Совсем не помню лица, помню
только: что-то коренастое, прочное, голова бритая. И вот рассуждал со
мной: "Если Данилов в Пензе, почему не подошел к телефону и не сказал
несколько слов?" Ему это показалось не случайным. Он подумал, что
Данилов
не берет на себя ответственность звать его в Пензу, потому что не уверен
за других. Не знаю, что было на самом деле и почему Данилов не захотел с