Page 140 - Старик
P. 140

рявкнул:  "Встать,  когда  Со  мной  разговариваешь,  гад!"  И  замахнулся
                  ударить. Сергей Кириллович дернулся, я испугалась,  но  Сергей
                  Кириллович
                  сдержал  себя  и  сказал  спокойно:  "Ты,  Ванька,  не  свисти.  А   играй
                  "барыню"... Почему он сказал "играй "барыню", я даже не знаю. Но  я  очень
                  хорошо это запомнила.
                     И такое у него было презрение, у Сергея Кирилловича! Не знаю, что потом
                  с этим Маслюком стало. Кажется, тоже погиб. Не забуду  его  надутое  лицо,
                  как он  смотрел  на  Сергея  Кирилловича  сверху  вниз  и  с  наслаждением
                  произнес: гад! Он требовал расстрелять  Сергея  Кирилловича  и  нескольких
                  командиров,  право  расстрела  на  месте  у  них  было,  и  он  хотел   им
                  воспользоваться, наседал на комбрига Скворцова. Сергей Кириллович вел
                  себя
                  спокойно. Я не могла удержаться от слез, он меня успокаивал и говорил, что
                  я должна сделать после его смерти, как распорядиться его наследством. Боже
                  мой, наследство! У него ничего не было. Человек дожил почти до
                  пятидесяти
                  лет и не имел ни дома, ни денег, никаких  ценностей,  ничего,  кроме  пары
                  сапог, казачьих шароваров с лампасами, коня и оружия.  Теперь  не  было  и
                  того, что имеет самый бедный неимущий казак:  земельного  пая.  Зато  были
                  какие-то бумаги, записи, он  ими  дорожил  и  просил  передать  кому-то  в
                  Москве,  я  забыла  кому.  По-моему,  это  были  его  мысли   о   казачьем
                  самоуправлении и вообще об  устройстве  Донской  области.  Потом  это  все
                  пропало. Я никогда себе не прощу. Когда ехала из Балашова в Москву, у
                  меня

                  украли чемодан с вещами, там были эти бумаги. Тогда никого не
                  расстреляли,
                  в расположении части Скворцова оказался один крупный военный чин, из
                  самых
                  главных, не помню, кто именно, видела его две секунды, когда он садился  в
                  автомобиль: небольшого роста,  во  френче,  черная  бородка,  пенсне,  вид
                  штатский. Тогда, конечно, я знала,  кто  это  был,  а  теперь  забыла.  Он
                  распорядился отправить в Балашов,  там  судить  военным  судом.  Это  было
                  сделано не из великодушия, а потому, что сразу решили, что громкий
                  процесс
                  важней, чем наспех расстрелять в лесу.
                     Тогда же меня от него отделили, и я увидела его лишь через три  недели,
                  после объявления приговора, когда дали свидание. Как  проходил  суд,  тебе
                  известно. Ты пишешь в  своей  заметке,  что  осужденные  после  объявления
                  приговора всю ночь пели революционные песни. Может быть, так, я  не
                  знаю,
                  но я кое-что слышала, потому что простояла ночь под  стеною  тюрьмы  и  до
                  меня доносились обрывки песен, я слышала казачьи песни. "Ах  ты,
                  батюшка,
                  славный тихий Дон..." и "Разве  можно  удержать  сокола  в  неволе?".  Эта
   135   136   137   138   139   140   141   142   143   144   145