Page 137 - Старик
P. 137

ним говорить. Ведь Янсон звонил дважды,  на  следующий  день  тоже,  когда
                  Сергей Кириллович уже издал приказ о выступлении. Оба разговаривали
                  теперь
                  грубо и зло, и Янсон грозил объявить Сергея Кирилловича вне закона, а  тот
                  его сильно изругал.  Но  накануне,  после  первого  разговора  по  прямому
                  проводу, было так: кто-то подбросил в вагон записку в конверте, я нашла на
                  полу и прочитала. Всего одна строчка крупными печатными буквами: "В
                  Пензу
                  не езжайте. Арестуют и убьют". Тут я стала лихорадочно соображать: что
                  мне
                  делать? Сказать ли ему? Почему-то сразу подумала  на  одного  человека  из
                  штаба, который мне не нравился. Он постоянно настраивал Сергея
                  Кирилловича
                  против политотдельских и за то, чтобы выступить, и вообще  вел
                  неприятные
                  разговоры. А меня однажды схватил в потемках, будто бы обознавшись,
                  спутав
                  с одной женщиной, хотя прекрасно видел, что это я, и, когда я вырвалась  и
                  сказала: "А вы не боитесь комкора? Ведь  если  узнает,  он  вас  на  месте
                  зарубит", - он усмехнулся нехорошо и говорит: "Еще  неизвестно,  кто  кого
                  раньше зарубит!" Мне это  очень  не  понравилось.  Я  подумала,  что  этот
                  человек может сделать Сергею Кирилловичу зло. Павел, извини меня.  Я
                  пишу
                  чересчур подробно и не могу остановиться,  все  подряд  вспоминается,  все
                  новое и новое, одно цепляется за другое, ты пойми, я издавна старалась  об

                  этом забыть, еще с тех пор, когда Сергей Кириллович был  объявлен  врагом,
                  никому ничего не рассказывала и тем более  не  писала.  И  сама  поражена,
                  сколько всего осталось в памяти. Ведь прошло больше пятидесяти  лет.  Нет,
                  наша память человеческая - поистине чудо природы.
                     Словом, я стою с запиской  в  руках  и  думаю:  как  поступить?  Честно
                  говоря, я не хотела его самовольного похода на фронт,  и  не  из  каких-то
                  соображений высшего порядка, революции, дисциплины, что было мне
                  чуждо,  я
                  не сильна в политике, а просто боялась за него:  чувствовала,  что  рвется
                  под пули, умереть, погибнуть, лишь бы не прозябать. Смерть его  ничуть  не
                  пугала, а меня смерть - его смерть - пугала очень. Я такой человек, всегда
                  волнуюсь за близких. Мне хотелось, чтобы поехал в Пензу, чтобы все  как-то
                  уладилось, усмирилось. Я не верила, что Мигулина могут  арестовать,  и  уж
                  совсем вздор - убить! Слишком знаменито было это имя.  Вдруг  он  вошел  в
                  вагон, не вошел, а ворвался, впрыгнул прямо одним прыжком, как юноша -
                  он
                  был вообще очень быстр и скор, не по возрасту, - увидел записку,  спросил:
                  "Что это?" - и вырвал из моих рук. Он был очень ревнивый. Я  сказала  тому
                  человеку правду: если бы Мигулин увидел, как тот пытался  меня  потискать,
                  как конюх девку впотьмах, он  бы  его  просто  убил.  Он  прочел  записку,
   132   133   134   135   136   137   138   139   140   141   142