Page 172 - Старик
P. 172

Не понимают. Свояченица расплакалась. Оставили в покое,  и  вот:  на  даче
                  один, вокруг ни души,  снег  выпал,  река  стоит  черная,  незастылая,  по
                  берегам бело. Скамейки мокрые. Когда идем с Арапкой в санаторий за
                  обедом
                  - а идем теперь медленно, минут сорок  в  один  конец,  -  отдыхаем  стоя,
                  сидеть на мокром неохота, и дышать трудно, воздух сырой. Идем по берегу
                  и
                  все поглядываем на шоссе, не едет ли Дуся-почтальонша на  велосипеде.
                  Жду
                  от Аси весточки. Когда? Написала, что в октябре ляжет в больницу на  месяц
                  ноги лечить, а как  выйдет  из  больницы,  даст  знать,  я  к  ней  тотчас
                  отправлюсь. Другого времени  нет.  Пускай  в  ненастье,  в  холод,  теперь
                  выбирать не приходится. Ах, упущено, упущено! Столько лет... А ведь
                  только
                  для того, может быть, и продлены дни, для того и спасен, чтобы из черепков
                  собрать, как вазу, и вином наполнить, сладчайшим. Называется: истина.  Все
                  истина, разумеется, все годы, что волоклись, летели,  давили,  испытывали,
                  все мои потери, труды, все турбины, траншеи, деревья в саду, ямы  вырытые,
                  люди вокруг, все истина, но есть облака, что кропят твой сад, и есть бури,
                  гремящие над страной, обнимающие полмира. Вот завертело  когда-то
                  вихрем,
                  кинуло в небеса, и никогда уж больше я в тех  высотах  не  плавал.  Высшая
                  истина _там_! Мало нас, кто там побывал.  А  потом  что  ж?  Все  недосуг,
                  недогляд,  недобег...  Молодость,   жадность,   непонимание,   наслаждение
                  минутой, то  работа  утягивала,  семья,  беды,  то  к  чертям  на  кулички

                  забрасывало, хотя и ненадолго, всего на два года, ни за что, ни  про  что,
                  считалось, что повезло, то война, фронты, госпитали, то опять из последних
                  сил, обыкновенно, как все... Вернулся живой и теперь живой... _Бог ты мой,
                  но времени не было никогда!_ Снег выпал рано,  перед  ноябрьскими,  в  тот
                  год, когда Мигулина отправили из Балашова в  Москву;  осужден,
                  помилован,
                  разжалован, но оставлен жить. Все  затевай  сначала.  Котел  перевернулся,
                  вари заново. Как я когда-то. В сороковом приехал в  Москву  из  Свободного
                  драный, больной. Как жить? Бог ты мой, жить, жить! Писарем  на
                  заводишке,
                  где клепали какую-то ерунду. Через год в августе с ополченцами на войну. А
                  он  в  ноябре  девятнадцатого  стал  гражданским   человеком:   заведующий
                  земельным отделом Донисполкома. Ростов еще не был взят, сидели в
                  Саратове.
                  Но через два месяца снова дали полк...
                     С Русланом приехали двое, мужчина и женщина. Хотят жилье снять на
                  зиму.
                  Он после инфаркта, воздух нужен, покой, а она будет за ним ухаживать.  Оба
                  довольно молодые, лет сорока.  Роман  Владимирович  и  Майя.  Чаю?
                  Комлот
   167   168   169   170   171   172   173   174   175   176   177