Page 352 - Тихий Дон

выпуклые белки и смуглая кожа. Он совал в рот грязный кулачишко, — избочившись,
неприступно и упорно глядел на отца. У дочери Григорий видел только крохотные
внимательные и такие же черные глазенки — лицо ее кутал платок.
Держа их обоих на руках, он двинулся было к крыльцу, но боль пронизала ногу.
— Возьми-ка их, Наташа… — Григорий виновато, в одну сторону рта, усмехнулся. —
А то я на порожки не влезу…
Посреди кухни, поправляя волосы, стояла Дарья. Улыбаясь, она развязно подошла к
Григорию, закрыла смеющиеся глаза, прижимаясь влажными теплыми губами к его губам.
— Табаком-то прет! — И смешливо поиграла полукружьями подведенных, как
нарисованных тушью, бровей.
— Ну, дай ишо разок погляжу на тебя! Ах ты, мой чадунюшка, сыночек!
Григорий улыбался, щекочущее волнение хватало его за сердце, когда он прижимался к
материнскому плечу.
Во дворе Пантелей Прокофьевич распрягал лошадей, хромал вокруг саней, алея
красным кушаком и верхом треуха. Петро уже отвел в конюшню Григорьева коня, нес в
сенцы седло и что-то говорил, поворачиваясь на ходу к Дуняшке, снимавшей с саней
бочонок с керосином.
Григорий разделся, повесил на спинку кровати тулуп и шинель, причесал волосы.
Присев на лавку, он позвал сынишку:
— Поди-ка ко мне, Мишатка. Ну чего ж ты — не угадаешь меня?
Не вынимая изо рта кулака, тот подошел бочком, несмело остановился возле стола. На
него любовно и гордо глядела от печки мать. Она что-то шепнула на ухо девочке, спустила
ее с рук, тихонько толкнула:
— Иди же!
Григорий сгреб их обоих; рассадив на коленях, спросил:
— Не угадаете меня, орехи лесные? И ты, Полюшка, не угадаешь папаньку?
— Ты не папанька, — прошептал мальчуган (в обществе сестры он чувствовал себя
смелее).
— А кто же я?
— Ты — чужой казак.
— Вот так голос!.. 53 — Григорий захохотал. — А папанька где ж у тебя?
— Он у нас на службе, — убеждающе, склоняя голову, сказала девочка (она была
побойчей).
— Так его, чадунюшки! Пущай свой баз знает. А то он идей-то лытает по целому году,
а его узнавай! — с поддельной суровостью вставила Ильинична и улыбнулась на улыбку
Григория. — От тебя и баба твоя скоро откажется. Мы уж за нее хотели зятя примать.
— Ты что же это, Наталья? А? — шутливо обратился Григорий к жене.
Она зарделась, преодолевая смущение перед своими, подошла к Григорию, села около,
бескрайне счастливыми глазами долго обводила всего его, гладила горячей черствой рукой
его сухую коричневую руку.
— Дарья, на стол собирай!
— У него своя жена есть, — засмеялась та и все той же вьющейся, легкой походкой
направилась к печке.
По-прежнему была она тонка, нарядна. Сухую, красивую ногу ее туго охватывал
фиолетовый шерстяной чулок, аккуратный чирик сидел на ноге, как вточенный; малиновая
сборчатая юбка была туго затянута, безукоризненной белизной блистала расшитая завеска.
Григорий перевел взгляд на жену — и в ее внешности заметил некоторую перемену. Она
приоделась к его приезду; сатиновая голубая кофточка, с узким кружевным в кисти рукавом,
облегала ее ладный стан, бугрилась на мягкой большой груди; синяя юбка, с расшитым

53 Вот так так, вот это да!..