Page 373 - Тихий Дон

Вечером Бунчук, забрав свои пожитки, умещавшиеся в просторной солдатской сумке,
пришел в тот окраинный переулок, где жила Анна. На пороге небольшого кирпичного
флигеля его встретила старуха. Лицо ее неясно напоминало Анну: тот же иссиня-черный
блеск глаз, тот же с горбинкой нос, только кожа морщинистая и землистая, да
провалившийся рот пугает старостью.
— Вы — Бунчук? — спросила она.
— Да.
— Прошу вас, проходите. Дочь говорила мне о вас.
Она проводила Бунчука в маленькую комнату, указала, куда положить вещи,
ревматически сведенным пальцем повела вокруг:
— Здесь вы уже будете жить. Койка эта вашей милости.
Она говорила с заметным еврейским акцентом. Кроме нее, в доме был небольшой
подросток — девочка, тщедушная и такая же, как Анна, глубокоглазая.
Анна пришла спустя немного. Она внесла с собою шум и оживление.
— У нас никого не было? Бунчук не приходил?
Мать ответила ей что-то на родном языке, и Анна твердой скользящей походкой
подошла к двери:
— К тебе можно?
— Да, да.
Бунчук, поднявшись со стула, пошел ей навстречу.
— Ну, как? Устроился?
Она довольным, смеющимся взглядом оглядела его, спросила:
— Ты что-нибудь ел? Пойдем туда.
За рукав гимнастерки ввела его в первую комнату, сказала:
— Это, мама, мой товарищ, — и улыбнулась. — Вы его не обижайте.
— Ну что ты, разве можно такое?.. Он — наш гость.
Ночью по Ростову стручками вызревшей акации лопались выстрелы. Изредка горланил
пулемет, потом все стихало. И ночь, величавая, черная февральская ночь, вновь тишиной
повивала улицы. Бунчук и Анна долго сидели в его строго опрятной комнатке.
— Здесь мы с сестренкой жили, — говорила Анна. — Видишь, как у нас скромно —
как у монашек. Ни дешевых картин, ни фотографий, ничего такого, что бы приличествовало
мне по положению гимназистки.
— Чем вы жили? — в разговоре спросил Бунчук.
И Анна не без внутренней гордости ответила:
— Я работала на Асмоловской фабрике и давала уроки.
— А теперь?
— Мама шьет. Им вдвоем мало надо.
Бунчук рассказывал подробности взятия Новочеркасска, боев под Зверевом и
Каменской. Анна делилась впечатлениями о работе в Луганске и Таганроге.
В одиннадцать, как только мать потушила у себя огонь, Анна ушла.

XX

В марте Бунчук был послан на работу в Революционный трибунал при Донском
ревкоме. Высокий, тусклоглазый, испитой от работы и бессонных ночей, председатель отвел
его к окну своей комнаты, сказал, поглаживая ручные часы (он спешил на заседание):
— С какого года в партии? Ага, дельно. Так вот, ты будешь у нас комендантом.
Прошлую ночь мы отправили в «штаб Духонина» своего коменданта… за взятку. Был
форменный садист, безобразник, сволочь — таких нам не надо. Эта работа грязная, но нужно
и в ней сохранить целеньким сознание своей ответственности перед партией, и ты только
пойми меня, как надо… — нажал он на эту фразу, — человечность сохранить. Мы по
необходимости физически уничтожаем контрреволюционеров, но делать из этого цирк