Page 516 - Тихий Дон

очертания всадников, даже плоский, срезанный верх кубанки видел он на ехавшем впереди.
Всадники были в десяти саженях от яра; такое крохотное расстояние отделяло казаков от
них, что казалось, они должны бы слышать и хриплые казачьи дыхи, и частый звон сердец.
Григорий еще раньше приказал без его команды не стрелять. Он, как зверобой в засаде,
ждал момента расчетливо и выверенно. У него уже созрело решение: окликнуть едущих и,
когда они в замешательстве собьются в кучу, — открыть огонь.
Мирно похрустывал на дороге снег. Из-под копыт выпорхнула желтым светлячком
искра; должно, подкова скользнула по оголенному кремню.
— Кто едет?
Григорий легко, по-кошачьи выпрыгнул из яра, выпрямился. За ним с глухим шорохом
высыпали казаки.
Произошло то, чего никак не ожидал Григорий.
— А вам кого надо? — без тени страха и удивления спросил густой сиплый бас
переднего. Всадник повернул коня, направляя его на Григория.
— Кто такой?! — резко закричал Григорий, не трогаясь с места, неприметно поднимая
в полусогнутой руке наган.
Тот же бас зарокотал громовито, гневно:
— Кто смеет орать? Я — командир отряда карательных войск! Уполномочен штабом
Восьмой красной армии задавить восстание! Кто у вас командир? Дать мне его сюда!
— Я командир.
— Ты? А-а-а…
Григорий увидел вороную штуку во вскинутой вверх руке всадника, успел до выстрела
упасть; падая, крикнул:
— Огонь!
Тупоносая пуля из браунинга цвенькнула над головой Григория. Посыпались
оглушающие выстрелы с той и с другой стороны. Бодовсков повис на поводьях коня
бесстрашного командира. Потянувшись через Бодовскова, Григорий, удерживая руку,
рубнул тупяком шашки по кубанке, сдернул с седла грузноватое тело. Схватка кончилась в
две минуты. Трое красноармейцев ускакали, двух убили, остальных обезоружили.
Григорий коротко допрашивал взятого в плен командира в кубанке, тыча в разбитый
рот ему дуло нагана:
— Какая твоя фамилия, гад?
— Лихачев.
— На что ты надеялся, как ехал с девятью охранниками? Ты думал, казаки на колени
попадают? Прощения будут просить?
— Убейте меня!
— С этим успеется, — утешал его Григорий. — Документы где?
— В сумке. Бери, бандит!.. Сволочь!
Григорий, не обращая внимания на ругань, сам обыскал Лихачева, достал из кармана
его полушубка второй браунинг, снял маузер и полевую сумку. В боковом кармане нашел
маленький, обтянутый пестрой звериной шкурой портфель с бумагами и портсигар.
Лихачев все время ругался, стонал от боли. У него было прострелено правое плечо,
Григорьевой шашкой сильно зашиблена голова. Был он высок, выше Григория ростом,
тяжеловесен и, должно быть, силен. На смуглом свежевыбритом лице куцые широкие
черные брови разлаписто и властно сходились у переносицы. Рот большой, подбородок
квадратный. Одет Лихачев был в сборчатый полушубок, голову его крыла черная кубанка,
помятая сабельным ударом, под полушубком на нем статно сидели защитный френч,
широченные галифе. Но ноги были малы, изящны, обуты в щегольские сапоги с лаковыми
Голенищами.
— Снимай полушубок, комиссар! — приказал Григорий. — Ты — гладкий. Отъелся на
казачьих хлебах, небось, не замерзнешь!
Пленным связали руки кушаками, недоуздками, посадили на их же лошадей.