Page 649 - Тихий Дон

обуглившимися сохами сараев, обгорелыми развалинами печей и фундамента, — и тихо
пошла по проулку.
С каждым днем Наталья поправлялась все больше. Крепли ноги, округлялись плечи,
здоровой полнотой наливалось тело. Вскоре стала помогать свекрови в стряпне. Возясь у
печи, они подолгу разговаривали.
Однажды утром Наталья с сердцем сказала:
— И когда же это кончится? Вся душа изболелась!
— Вот поглядишь, скоро переправются наши из-за Дона, — уверенно отозвалась
Ильинична.
— А почем вы знаете, мамаша!
— У меня сердце чует.
— Лишь бы наши казаки были целые. Не дай бог — убьют кого или поранют. Гриша,
ить он отчаянный, — вздохнула Наталья.
— Небось ничего им не сделается, бог не без милости. Старик-то наш сулился опять
переправиться, проведать нас, да, должно, напужался. Кабы приехал — и ты бы с ним
переправилась к своим, от греха. Нашито, хуторные, супротив хутора лежат, обороняются.
Надысь, когда ты ишо лежала без памяти, пошла я на заре к Дону, зачерпнула воды и слышу
— из-за Дона Аникушка шумит: «Здорово, бабушка! Поклон от старика!»
— А Гриша где? — осторожно спросила Наталья.
— Он ими всеми командует издаля, — простодушно отвечала Ильинична.
— Откуда ж он командует?
— Должно, из Вешек. Больше неоткуда.
Наталья надолго умолкла. Ильинична глянула в ее сторону, испуганно спросила:
— Да ты чего это? Чего кричишь-то?
Не отвечая, Наталья прижимала к лицу грязную завеску, тихо всхлипывала.
— Не кричи, Натальюшка. Слезой, тут не поможешь. Бог даст, живых-здоровых
увидим. Ты сама-то берегись, зря не выходи на баз, а то увидют эти анчихристы, воззрятся…
В кухне стало темнее. Снаружи окно заслонила чья-то фигура. Ильинична повернулась
к окну и ахнула:
— Они! Красные! Натальюшка! Скорей ложись на кровать, прикинься, будто ты
хворая… Как бы греха… Вот дерюжкой укройся!
Только что Наталья, дрожа от страха, упала на кровать, как звякнула щеколда, и в
стряпку, пригибаясь, вошел высокий красноармеец. Детишки вцепились в подол побелевшей
Ильиничны. А та как стояла возле печи, так и присела на лавку, опрокинув корчажку с
топленым молоком.
Красноармеец быстро оглядел кухню, громко сказал:
— Не пугайтесь. Не съем. Здравствуйте!
Наталья, притворно стоная, с головой укрылась дерюгой, а Мишатка исподлобья
всмотрелся в гостя и обрадованно доложил:
— Бабуня! Вот этот самый и зарезал нашего кочета! Помнишь?
Красноармеец снял защитного цвета фуражку, поцокал языком, улыбнулся.
— Узнал, шельмец! И охота тебе про этого петуха вспоминать? Однако, хозяюшка, вот
какое дело: не можешь ли ты выпечь нам хлеба? Мука у нас есть.
— Можно… Что ж… Испеку… — торопливо заговорила Ильинична, не глядя на гостя,
стирая с лавки пролитое молоко.
А красноармеец присел около двери, вытащил кисет из кармана и, сворачивая
папироску, затеял разговор:
— К ночи выпечешь?
— Можно и к ночи, ежели вам спешно.
— На войне, бабушка, завсегда спешно. А за петушка вы не обижайтесь.
— Да мы ничего! — испугалась Ильинична. — Это дите глупое… Вспомнит же, что не
надо!