Page 651 - Тихий Дон

Великая тишина как-то сразу распростерлась надо всем Обдоньем. Умолкли орудия и
пулеметы. По дорогам, по затравевшим летникам, от хуторов к Гетманскому шляху
нескончаемо потянулись обозы, батареи; колоннами пошла пехота и конница.
Ильинична, смотревшая из окна, как по меловым мысам карабкаются на гору
отставшие красноармейцы, вытерла о завеску руки, с чувством перекрестилась:
— Привел-то господь, Натальюшка! Уходют красные!
— Ох, маманя, это они из хутора на гору в окопы идут, а к вечеру вернутся.
— А чего же они бегом поспешают? Пихнули их наши! Отступают проклятые! Бегут
анчихристы!.. — ликовала Ильинична, а сама снова взялась вымешивать тесто.
Наталья вышла из сенцев, стала у порога и, приложив ладонь к глазам, долго глядела на
залитую солнечным светом меловую гору, на выгоревшие бурые отроги.
Из-за горы в предгрозовом величавом безмолвии вставали вершины белых клубящихся
туч. Жарко калило землю полуденное солнце. На выгоне свистели суслики, и тихий
грустноватый их посвист странно сочетался с жизнерадостным пением жаворонков. Так
мила сердцу Натальи была установившаяся после орудийного гула тишина, что она, не
шевелясь, с жадностью вслушивалась и в бесхитростные песни жаворонков, и в скрип
колодезного журавля, и в шелест напитанного полынной горечью ветра.
Он был горек и духовит, этот крылатый, степной, восточный ветер. Он дышал жаром
раскаленного чернозема, пьянящими запахами всех полегших под солнцем трав, но уже
чувствовалось приближение дождя: тянуло пресной влагой от Дона, почти касаясь земли
раздвоенными остриями крыльев, чертили воздух ласточки, и далеко-далеко в синем
поднебесье парил, уходя от подступавшей грозы, степной подорлик.
Наталья прошлась по двору. За каменной огорожей на помятой траве лежали
золотистые груды винтовочных гильз. Стекла и выбеленные стены дома зияли пулевыми
пробоинами. Одна из уцелевших кур, завидев Наталью, с криком взлетела на крышу амбара.
Ласковая тишина недолго стояла над хутором. Подул ветер, захлопали в покинутых
домах распахнутые ставни и двери. Снежно-белая градовая туча властно заслонила солнце и
поплыла на запад.
Наталья, придерживая растрепанные ветром волосы, подошла к летней кухне, оттуда
снова поглядела на гору. На горизонте — окутанные сиреневой дымкой пыли — на рысях
шли двуколки, скакали одиночные всадники. «Значит, верно: уходят!» — облегченно решила
Наталья.
Не успела она войти в сенцы, как где-то далеко за горою раскатисто и глухо загремели
орудийные выстрелы и, точно перекликаясь с ними, поплыл над Доном радостный
колокольный трезвон двух вешенских церквей.
На той стороне Дона из леса густо высыпали казаки. Они тащили волоком и несли на
руках баркасы к Дону, спускали их на воду. Гребцы, стоя на кормах, проворно орудовали
веслами. Десятка три лодок наперегонки спешили к хутору.
— Натальюшка! Родимая моя! Наши едут!.. — плача навзрыд, причитала выскочившая
из кухни Ильинична.
Наталья схватила на руки Мишатку, высоко подняла его. Глаза ее горячечно блестели,
а голос прерывался, когда она, задыхаясь, говорила:
— Гляди, родненький, гляди, у тебя глазки вострые… Может, и твой отец с казаками…
Не угадаешь? Это не он едет на передней лодке? Ох, да не туда ты глядишь!..
На пристани встретили одного исхудавшего Пантелея Прокофьевича. Старик прежде
всего справился, целы ли быки, имущество, хлеб, всплакнул, обнимая внучат. А когда, спеша
и прихрамывая, вошел на родное подворье — побледнел, упал на колени, широко
перекрестился и, поклонившись на восток, долго не поднимал от горячей выжженной земли
свою седую голову.

V