Page 44 - Здравствуй грусть

— Вы никогда не замечали, насколько однообразны и… как бы это выразиться…
тяжеловесны их разговоры? Вам не надоедает слушать все эти рассуждения о
контрактах, о девицах, о светских увеселениях?
— Видите ли, — сказала я, — я десять лет провела в монастыре, а эти люди ведут
безнравственный образ жизни, и для меня в этом все еще таится какая-то приманка.
Я не решалась признаться, что это мне просто нравится.
— Но вот уже два года… — сказала она. — Впрочем, тут бесполезно рассуждать или
морализировать, это вопрос внутреннего ощущения, шестого чувства…
Как видно, я была его лишена. Я явственно сознавала, что в этом плане мне чего-то не
хватает.
— Анна, — сказала я внезапно. — Как, по-вашему, я умная? Она рассмеялась,
удивленная прямолинейностью вопроса.
— Ну конечно же! Почему вы спросили?

— Если бы я была набитой дурой, вы все равно ответили бы то же самое, вздохнула я. —
Я иногда так остро чувствую ваше превосходство…

— Это всего лишь вопрос возраста. Было бы весьма печально, если бы у меня не было
чуть больше уверенности в себе, чем у вас. Я могла бы подпасть под ваше влияние.
Она засмеялась. Я была уязвлена.

— А может, в этом не было бы ничего страшного!

— Это была бы катастрофа, — сказала она.
Она вдруг отбросила шутливый тон и в упор взглянула на меня. Мне стало не по себе.
Есть люди, которые в разговоре с тобой непременно смотрят тебе в глаза, а не то еще
подходят к тебе вплотную, чтобы быть уверенными, что ты их слушаешь, — я и по сию
пору не могу свыкнуться с этой манерой. Кстати сказать, их расчет неверен, потому что
я в этих случаях думаю лишь об одном — как бы увильнуть, уклониться от них, я
бормочу: «Да-да», переминаюсь с ноги на ногу и при первой возможности убегаю на
другой конец комнаты; их навязчивость, нескромность, притязания на исключительность
приводят меня в ярость. Анна, по счастью, не видела необходимости завладевать мною
таким способом — она ограничивалась тем, что смотрела мне прямо в глаза, и мне
становилось трудно сохранять в разговоре с ней тот непринужденный беспечный тон,
какой я на себя напускала.
— Знаете, — как обычно кончают мужчины вроде Уэбба?

Я мысленно добавила: «И моего отца».
— Под забором, — отшутилась я.

— Наступает время, когда они теряют свое обаяние и, как говорится, «форму». Они уже
не могут пить, но все еще помышляют о женщинах; только теперь им приходится за это
платить, идти на бесчисленные мелкие уступки, чтобы спастись от одиночества. Они
смешны и несчастны. И вот тут-то они становятся сентиментальны и требовательны…
Скольких я уже наблюдала, когда они совершенно опускались.

— Бедняга Уэбб! — сказала я.
Мне было не по себе. И в самом деле — такой конец угрожал и моему отцу! Во всяком
случае, угрожал бы, не возьми его Анна под свою опеку.
— Вы об этом не задумывались, — сказала Анна с едва заметной сострадательной
улыбкой. — Вы редко думаете о будущем — правда ведь? Это привилегия молодости.
— Пожалуйста, не колите мне глаза моей молодостью, — сказала я. — Я никогда не
прикрывалась ею — я вовсе не считаю, что она дает какие-то привилегии или что-то
оправдывает. Я не придаю ей значения.