Page 30 - Избранное

тут кричать, начали с полу Егор Иваныча поднимать…
А только смотрю — многие прямо-таки мной восхищаются и за меня горой стоят, и
даже подзюкивают в смысле Егор Иваныча.
— Побей, — подзюкивают, — Егор Иваныча, а мы, говорят, в общей куче еще
придадим ему, и даже, может быть, нечаянно произойдет убийство. И тогда ослободится
твоя бывшая супруга Матрена Васильевна.
Только замечаю: председатель Рюха перешептался с Егор Иванычем и ко мне
подходит.
— Ты что ж это, — говорит, — нарушаешь тут беспорядки? Что ж ты, так твою так,
выступаешь супротив пас? Контр твоя революция нам теперь вполне известна, и даже, если
на то пошло, есть у меня свидетели.
Вижу — человек обижается, я ему тихоньким образом внедряю:
— Я, — говорю, — беспорядков не нарушаю. Ни отнюдь. Но, говорю, как же так, если
это мое добришко, так имею же я право руками трогать? И штаны, говорю, мои, взгляните —
химический подпись.
А он, гадюка, вынимает какую-нибудь там бумагу и читает.
— Нет, — говорит, — ничего тут не выйдет. Лучше, говорит, ушел бы ты куда ни на
есть. Сам посуди: суд да дело, да уголовное следствие, — все это — год или два, а жрать-то
тебе, безусловно, нужно. И к тому же, может быть, выяснится, что ты — трудовой дезертир.
И так он обернул все это дело, что поклонился я всем низенько.
— Ладно, — отвечаю, — уйду куда ни на есть. Прощайте навсегда! Только пусть
ответит мне Матрена Васильевна, где же родной мой сын, мальчичек Игнаша?
А она, жаба, отвечает тихими устами:
— Сын ваш, мальчичек Игнаша, летось еще помер от испанской болезни.
Заскрипел я зубами, оглянулся на четыре угла — вижу, все мое любезное висит,
поклонился я в другой раз и вышел тихохонько.
Вышел я за деревню. Лес. Присел на пенек. Горюю. Только слышу: ктой-то трется у
ноги.
И вижу: трется у ноги сучка небольшая, белая. Хвостиком она так и крутит, скулит, в
очи мне смотрит и у ноги так и вьется.
Заплакал я прегорько, ласкаюсь к сучке.
— Куда же, — вспрашиваю, — нам с тобой, сучка, приткнуться?
А она как завоет тонехонько, как заскулит, как завьется задом, так пошла даже у меня
сыпь по телу от неизвестного страха.
И вот тут я глянул на нее еще раз и задрожал.
"Откуда же, — думаю, — взяться тут сучке? — Так вот подумал, вскочил быстренько
и, безусловно, от нее ходу. Эге, думаю, это неспроста, это, может, и есть моя чертовинка во
образе небольшой сучки".
Иду это я шибко, только смотрю — за мной катится.
Я за дерево схоронился, а она травинку нюх да нюх, понюхрила и, вижу, меня нашла,
снова у ноги вьется и в очи смотрит. И такой на меня трепет напал, что закричал я голосом и
побежал.
Только бегу по лесу — хрясь идет, а она за мной так скоком и скачет, так меня и
достигает.
И сколько я бежал — не помню, только слышу будто внутренний голос просит:
— Упань… упа-ань…
Упал я тут наземь, зарылся головой в траву, и начался со мной кошмар. Ветер ли
зашуршит поверху, либо ветошка обломится, — мне теперь все равно, мне все чудится, что
достигает меня сучка и вот-вот зубами взгрызется и, может быть, перекусит горло и будет
кровь сосать.
Так вот пролежал я час или, может быть, два, голову поднять не смею, и стал
забываться.