Page 117 - «Детские годы Багрова-внука»

раздававшийся по всему дому; я чувствовал сильное волнение, но уже не от

страха, а от тёмного понимания важности события, жалости к бедному
дедушке и грусти, что я никогда его не увижу. Двери в доме были везде
настежь, везде сделалась стужа, и мать приказала Параше не водить
сестрицу прощаться с дедушкой, хотя она плакала и просилась. Итак, мы
только трое остались в бабушкиной тёплой горнице. Вдруг поднялся глухой
шум и топот множества ног в зале, с которым вместе двигался плач и вой;
всё это прошло мимо нас… и вскоре я увидел, что с крыльца, как будто на
головах людей, спустился деревянный гроб; потом, когда тесная толпа
раздвинулась, я разглядел, что гроб несли мой отец, двое дядей и старик
Петр Фёдоров, которого самого вели под руки; бабушку также вели
сначала, но скоро посадили в сани, а тётушки и маменька шли пешком;
многие, стоявшие на дворе, кланялись в землю. Медленно двигаясь, толпа
вышла на улицу, вытянулась во всю её длину и наконец скрылась из моих
глаз. Стоя на стуле и смотря в окошко, я плакал от глубины души,
исполненной искренного чувства любви и умиления к моему дедушке, так
горячо любимому всеми. На одно мгновение мне захотелось даже ещё раз

его увидеть и поцеловать исхудалую его руку.
Мы сидели в бабушкиной горнице и грустно молчали. После шума и
движенья в доме наступила мертвая тишина. Вдруг подъехали к крыльцу
сани; с них сошла мать и две наши двоюродные сестры. Я вскрикнул от
радости; я думал, что все уехали в Неклюдово, за двадцать вёрст. Вслед за
приездом матери повалили толпы возвращающегося народа. Мать
проводила дедушку до околицы; там поставили гроб на сани, а все
провожавшие сели в повозки. Мы ушли в свою угольную комнату. Мать,
расстроенная душевно, потому что очень любила покойного дедушку, и
очень утомлённая, пролежала почти целый день, не занимаясь нами.
Двоюродные сестрицы оставались у нас в комнате, и мы с ними очень
разговорились, и очень дружелюбно. Впрочем, говорили почти все они, и я
тут узнал много такого, о чём прежде не имел понятия и что даже считал

невозможным. Я узнал, например, что они очень мало любят, а только
боятся своих родителей, что они беспрестанно лгут и обманывают их;
я принялся было осуждать своих сестриц, доказывать, как это дурно, и
учить их, как надобно поступать добрым детям. Я говорил всё то, что знал
из книг, ещё более из собственной моей жизни, но сестрицы меня или не
понимали, или смеялись надо мной, или утверждали, что у них тятенька и
маменька совсем не такие, как у меня.
Поздно вечером воротился отец. Бабушка с тетушками осталась
ночевать в Неклюдове у родных своих племянниц; мой отец прямо с