Page 125 - «Детские годы Багрова-внука»

озере мутная, – я плохо ему верил: я уже не один раз замечал, что для моего

успокоенья говорили неправду. Медленно тянулись эти две недели. Хотя я,
живя в городе, мало проводил времени с отцом, потому что поутру он
обыкновенно уезжал к должности, а вечером – в гости или сам принимал
гостей, но мне было скучно и грустно без него. Отец не успел мне
рассказать хорошенько, что значит межевать землю, и я для дополнения
сведений, расспросив мать, а потом Евсеича, в чём состоит межеванье, и не
узнав от них почти ничего нового (они сами ничего не знали), составил
себе, однако, кое-какое понятие об этом деле, которое казалось мне важным
и торжественным. Впрочем, я знал внешнюю обстановку межеванья: вехи,
колья, цепь и понятых. Воображение рисовало мне разные картины, и я
бродил мысленно вместе с моим отцом по полям и лесам Сергеевской дачи.
Очень странно, что составленное мною понятие о межеванье довольно
близко подходило к действительности: впоследствии я убедился в этом на
опыте; даже мысль дитяти о важности и какой-то торжественности
межеванья всякий раз приходила мне в голову, когда я шёл или ехал за
астролябией, благоговейно несомой крестьянином, тогда как другие

тащили цепь и втыкали колья через каждые десять сажен; настоящего же
дела, то есть измерения земли и съёмки её на план, разумеется, я тогда не
понимал, как и все меня окружавшие.
Отец сдержал свое слово: ровно через две недели он воротился в Уфу.
Возвращаться было гораздо труднее, чем ехать на межеванье. Вода начала
сильно сбывать, во многих местах земля оголилась, и все десять вёрст,
которые отец спокойно проехал туда на лодке, надобно было проехать в
обратный путь уже верхом. Воды ещё много стояло в долочках и
ложбинках, и она доставала иногда по брюхо лошади. Отец приехал, весь с
ног до головы забрызганный грязью. Мать и мы с сестрицей очень ему
обрадовались, но отец был невесел; многие башкирцы и все
припущенники, то есть жители Киишек и Тимкина, объявили спор и дачу
обошли чёрными (спорными) столбами: обмежеванье белыми столбами

означало бесспорность владения. Рассказав всё подробно, отец прибавил:
«Ну, Серёжа, Сергеевская дача пойдет в долгий ящик и не скоро достанется
тебе; напрасно мы поторопились перевести туда крестьян». Я огорчился,
потому что мне очень было приятно иметь собственность, и я с тех пор
перестал уже говорить с наслаждением при всяком удобном случае: «Моя
Сергеевка».
Приближался конец мая, и нас с сестрицей перевели из детской в так
называемую столовую, где, впрочем, мы никогда не обедали; с нами спала
Параша, а в комнате, которая отделяла нас от столярной, спал Евсеич: он