Page 147 - «Детские годы Багрова-внука»

свой флигель». Иван Борисыч сейчас повиновался, с почтеньем поцеловал

у неё руку и ушёл. Несколько минут все молчали; глаза у старушки были
полны слёз. Потом она перекрестилась и сказала тихим и торжественным
голосом: «Да будет воля Господня! Но мать не может привыкнуть видеть
своё дитя лишённым разума. Бедный мой Иван не верит, что государыня
скончалась; как он воображает, что влюблен в неё, любим ею и что он
оклеветан, то хочет писать письмо к покойной императрице на
французском языке». Всё это было для меня совершенно непонятно и
непостижимо. Я понимал только одно, как мать любила безумного сына и
как сумасшедший сын почтительно повиновался матери. В тот же день,
ложась спать в нашей отдельной комнате, я пристал к своей матери со
множеством разных вопросов, на которые было очень мудрено отвечать
понятным для ребёнка образом. Всего более смущала меня возможность
сойти с ума, и я несколько дней следил за своими мыслями и надоедал
матери расспросами и сомнениями, нет ли во мне чего-нибудь похожего на
сумасшествие? Приезд отца и наш отъезд, назначенный на другой день,
выгнали у меня из головы мысли о возможности помешательства. Мы

уехали. Я думал только уже об одном: о свидании с милой сестрицей и о
том, как буду я читать ей арабские сказки и рассказывать об Иване
Борисыче. Дорогою мать очень много говорила с моим отцом о Марье
Михайловне Мертваго; хвалила её и удивлялась, как эта тихая старушка,
никогда не возвышавшая своего голоса, умела внушать всем её
окружающим такое уважение и такое желание исполнять её волю. «Из
любви и уважения к ней, – продолжала моя мать, – не только никто из
семейства и приезжающих гостей, но даже никто из слуг никогда не
поскучал, не посмеялся над её безумным сыном, хотя он бывает и
противен, и смешон. Даже над ним она сохраняет такую власть, что во
время самого сильного бешенства, которое иногда на него находит, – стоит
только появиться Марье Михайловне и сказать несколько слов, чтоб
беснующийся совершенно успокоился». Всё это понималось и

подтверждалось моим собственным чувством, моим детским разуменьем.
Воротясь в Багрово, я не замедлил рассказать подробно обо всем
происходившем в Старой Мертовщине сначала милой моей сестрице, а
потом и тётушке. По моей живости и непреодолимому, безотчётному
желанью передавать другим свои впечатленья с точностью и ясностию
очевидности, так, чтобы слушатели получили такое же понятие об
описываемых предметах, какое я сам имел о них, – я стал передразнивать
сумасшедшего Ивана Борисыча в его бормотанье, гримасах и поклонах.
Видно, я исполнял свою задачу очень удачно, потому что напугал мою