Page 143 - «Детские годы Багрова-внука»

низко кланяясь при встрече с нами. Когда мы приехали на десятины, то

увидели, что несколько человек крестьян длинными вилами накладывают
воза и только увязывают и отпускают их. Мы поздоровались с крестьянами
и сказали им: «Бог на помощь». Они поблагодарили; мы спросили, не
видали ли тетеревов. Отвечали, что на скирдах была тьма-тьмущая, да все
разлетелись: так ружьё и не понадобилось нам. Отец объяснил мне, что
́
большая часть крестьян работает теперь на гумне и что мы скоро увидим
их работу. «А хочешь посмотреть, Серёжа, как бабы молотят дикушу
(гречу)?» – спросил отец. Разумеется, я отвечал, что очень хочу, и мы
поехали. Еще издали заслышали мы глухой шум, похожий на топот многих
ног, который вскоре заглушился звуками крикливых женских голосов.
«Вишь, орут, – сказал, смеясь, Евсеич, – ровно наследство делят! Вот оно,
бабье-то царство!» Шум и крик увеличивался по мере нашего приближения
– и вдруг затих. Евсеич опять рассмеялся, сказав: «А, увидали, сороки!» На
одной из десятин был расчищен ток, гладко выметенный; на нём, высокою
грядой, лежала гречневая солома, по которой ходили взад и вперед более
тридцати цепов. Я долго с изумлением смотрел на эту не виданную мною

работу. Стройность и ловкость мерных и быстрых ударов привели меня в
восхищение. Цепы мелькали, взлетая и падая друг возле друга, и ни один
не зацеплял за другой, между тем как бабы не стояли на одном месте, а то
подвигались вперёд, то отступали назад. Такое искусство казалось мне
непостижимым! Чтоб не перерывать работы, отец не здоровался, покуда не
кончили полосы или ряда. Подошедший к нам десятник сказал:
«Последний проход идут, батюшка Алексей Степаныч. И давеча была,
почитай, чиста солома, да я велел еще разок пройти. Теперь ни зёрнушка не
останется». Когда дошли до края, мы оба с отцом сказали обычное «Бог на
помощь!» и получили обыкновенный благодарственный ответ многих
женских голосов. На другом току двое крестьян веяли ворох обмолоченной
гречи; ветерок далеко относил всякую дрянь и тощие, лёгкие зёрна, а
полные и тяжелые косым дождём падали на землю; другой крестьянин

сметал метлою ухвостье и всякий сор. Работать было не жарко, в
работающих незаметно было никакой усталости, и молотьба не произвела
на меня тяжёлого впечатления, какое получил я на жнитве в Парашине. Мы
отправились по дороге к дому прямо на гумно. Я вслушался, что десятник
вполголоса говорил Евсеичу: «Скажи старосте, что он? али заснул? – не
шлёт подвод за обмолоченной дикушей». На гумне стояло уже несколько
новых высоких ржаных кладей. Когда мы приехали, то вершили одну
пшеничную кладь и только заложили другую, полбенную. На каждой клади
стояло по четыре человека, они принимали снопы, которые подавались на