Page 165 - «Детские годы Багрова-внука»

очень не любила, чтоб говорили ей о чём-нибудь подобном. Прасковья

Ивановна была набожна без малейшей примеси ханжества и совершенно
свободно относилась ко многим церковным обрядам и к соблюдению
постов. Она выстроила новую каменную большую церковь, потому что
прежняя слишком напоминала своего строителя, покойного её мужа, о
котором она старалась забыть и о котором никогда не упоминала. Она
любила великолепие и пышность в храме Божием; знала наизусть весь
церковный круг, сама певала со своими певчими, стоя у клироса; иногда
подолгу не ходила в церковь, даже большие праздники пропускала, а
иногда заставляла служить обедни часто. Всего же страннее было то, что
иногда, помолясь усердно, она вдруг уходила в начале или середине
обедни, сказав, что больше ей не хочется молиться, о чем Александра
Ивановна говорила с особенным удивлением. Не умея почти писать, она
любила читать или слушать светские книги, и, выписывая их ежегодно, она
составила порядочную библиотеку, заведённую, впрочем, уже её мужем.
Священные книги она читала только тогда, когда говела; впрочем, это не
мешало ей во время говенья по вечерам для отдыха играть в пикет с моим

отцом, если он был тут, или с Александрой Ивановной. Она говаривала в
таких случаях, что гораздо меньше греха думать о том, как бы сделать пик
или репик [11] , чем слушать пустые разговоры и сплетни насчет ближнего
или самой думать о пустяках. Говела она не всегда в Великий пост, а как ей
вздумается, раза по два и по три в год, не затрудняясь употребленьем
скоромной пищи, если была нездорова; терпеть не могла монахов и
монахинь, и никогда чёрный клобук или чёрная камилавка не смели
показываться ей на глаза. Денег взаймы она давала очень неохотно и также
не любила раздачу мелкой милостыни; но, узнав о каком-нибудь

несчастном случае с человеком, достойным уваженья, помогала щедро, а
как люди, достойные уваженья, встречаются не часто, то и вспоможенья её
были редки, и Прасковью Ивановну вообще не считали доброю женщиною.
Надобно сказать правду, что доброты, в общественном смысле этого слова,
особенно чувствительности, мягкости – в ней было мало, или, лучше
сказать, эти свойства были в ней мало развиты, а вдобавок к тому она не
любила щеголять ими и скрывала их. Правда, не много было людей,
которых она любила, потому что она любила только тех, кого уважала. Из
всего круга своих многочисленных знакомых она больше всех любила
Миницких, а впоследствии мою мать. Наконец, правда и то, что с гостями
своими обходилась она слишком бесцеремонно, а иногда и грубовато: всем
говорила «ты» и без всякой пощады высказывала в глаза всё дурное, что
слышала об них или что сама в них замечала. Все чувствовали, более или