Page 184 - «Детские годы Багрова-внука»

печален. Что же происходило со мной, трудно рассказать. Хотя я много

читал и ещё больше слыхал, что люди то и дело умирают, знал, что все
умрут, знал, что в сражениях солдаты погибают тысячами, очень живо
помнил смерть дедушки, случившуюся возле меня, в другой комнате того
же дома; но смерть мельника Болтуненка, который перед моими глазами
шёл, пел, говорил и вдруг пропал навсегда, – произвела на меня особенное,
гораздо сильнейшее впечатление, и утонуть в канавке показалось мне
гораздо страшнее, чем погибнуть при каком-нибудь кораблекрушении на
беспредельных морях, на бездонной глубине (о кораблекрушениях я много
читал). На меня напал безотчетный страх, что каждую минуту может
случиться какое-нибудь подобное неожиданное несчастье с отцом, с
матерью и со всеми нами. Мало-помалу возвращалась наша прислуга. У
всех был один ответ: «Не нашли Болтуненка». Давно уже прошло обычное
время для обеда, который бывает ранее в день разговенья. Наконец
накрыли стол, подали кушать и послали за моим отцом. Он пришёл
огорченный и расстроенный. Он с детских лет своих знал старого мельника
Болтуненка и очень его любил. Обед прошёл грустно, и, как только встали

из-за стола, отец опять ушёл. До самого вечера искали тело несчастного
мельника. Утомлённые, передрогшие от мокрети и голодные, люди, не
успевшие даже хорошенько разговеться, возвращались уже домой, как
вдруг крик молодого Болтуненка: «Нашёл!» – заставил всех воротиться.
Сын зацепил багром за зипун утонувшего отца и при помощи других с
большим усилием вытащил его труп. Оказалось, что утонувший как-то
попал под оголившийся корень старой ольхи, растущей на берегу не новой
канавки, а глубокой стари́цы, огибавшей остров, куда снесло тело
быстротою воды. Как скоро весть об этом событии дошла до нас, опять на
несколько времени опустел наш дом: все сбегали посмотреть утопленника
и все воротились с такими страшными и подробными рассказами, что я не
спал почти всю ночь, воображая себе старого мельника, дрожа и обливаясь
холодным потом. Но я имел твёрдость одолеть мой ужас и не будить отца и

матери. Прошла мучительная ночь, стало светло, и на солнечном восходе
затихло, улеглось моё воспалённое воображение – я сладко заснул.
Погода переменилась, и остальные дни Святой недели были дождливы
и холодны. Дождя выпало так много, что сбывавшая полая вода,
подкреплённая дождями и так называемою земляною водою, вновь
поднялась и, простояв на прежней высоте одни сутки, вдруг слила. В то же
время также вдруг наступила и летняя теплота, что бывает часто в апреле.
В конце Фоминой недели началась та чудная пора, не всегда являющаяся
дружно, когда природа, пробудясь от сна, начнёт жить полною, молодою,