Page 190 - «Детские годы Багрова-внука»

тётушке Аксинье Степановне (Александра же Степановна давно уехала в

свою Каратаевку). Они неравнодушно приняли наш улов; они ахали,
разглядывали и хвалили рыбу, которую очень любили кушать, а Татьяна
Степановна – удить; но мать махнула рукой и не стала смотреть на нашу
добычу, говоря, что от неё воняет сыростью и гнилью; она даже уверяла,
что и от меня с отцом пахнет прудовою тиной, что, может быть, и в самом
деле было так.
Оставшись наедине с матерью, я спросил её: «Отчего отец не ходит
удить, хотя очень любит уженье? Отчего он ни разу не брал ружья в руки, а
стрелять он также был охотник, о чём сам рассказывал мне?» Матери моей
были неприятны мои вопросы. Она отвечала, что никто не запрещает ему
ни стрелять, ни удить, но в то же время презрительно отозвалась об этих
охотах, особенно об уженье, называя его забавою людей праздных и
пустых, не имеющих лучшего дела, забавою, приличною только детскому
возрасту, и мне немножко стало стыдно, что я так люблю удить. Я начинал
уже считать себя выходящим из ребячьего возраста: чтение книг, разговоры
с матерью о предметах недетских, её доверенность ко мне, её слова,

питавшие моё самолюбие: «Ты уже не маленький, ты всё понимаешь; как
ты об этом думаешь, друг мой?» – и тому подобные выражения, которыми
мать, в порывах нежности, уравнивала наши возрасты, обманывая самое
себя, – эти слова возгордили меня, и я начинал свысока посматривать на
окружающих меня людей. Впрочем, недолго стыдился я моей страстной
охоты к уженью. На третий день мне так уже захотелось удить, что я,
прикрываясь своим детским возрастом, от которого, однако, в иных случаях
отказывался, выпросился у матери на пруд поудить с отцом, куда с одним
Евсеичем меня бы не отпустили. Я имел весьма важную причину не
откладывать уженья на пруду: отец сказал мне, что через два дня его
запрудят, или, как выражались тогда, займут заимку. Евсеич с отцом взяли
свои меры, чтобы щуки не отгрызали крючков: они навязали их на поводки
из проволоки или струны, которых щуки не могли перекусить, несмотря на

свои острые зубы. Общие наши надежды и ожидания не были обмануты.
Мы наудили много рыбы, и в том числе отец поймал четырёх щук, а Евсеич
– двух.
Заимка пруда, или, лучше сказать, последствие заимки, потому что на
пруд меня мать не пустила, – также представило мне много нового, никогда
мною не виданного. Как скоро завалили вешняк и течение воды мало-
помалу прекратилось, река ниже плотины совсем обмелела и, кроме
глубоких ям, называемых омутами, Бугуруслан побежал маленьким
ручейком. По всему протяжению реки, до самого Кивацкого пруда, также