Page 29 - Вечера на хуторе близ Диканьки

Как будто окаменев, не сдвинувшись с места, слушал Петро, когда невинное дитя лепетало
ему Пидоркины речи. «А я думал, несчастный, идти в Крым и Туречину, навоевать золота и с
добром приехать к тебе, моя красавица. Да не быть тому. Недобрый глаз поглядел на нас.
Будет же, моя дорогая рыбка, будет и у меня свадьба: только и дьяков не будет на той
свадьбе; ворон чёрный прокрячет вместо попа надо мною; гладкое поле будет моя хата;
сизая туча — моя крыша; орёл выклюет мои карие очи; вымоют дожди козацкие косточки, и
вихорь высушит их. Но что я? на кого? кому жаловаться? Так уже, видно, бог велел, —
пропадать так пропадать!» Да прямёхонько и побрёл в шинок.

Тётка покойного деда немного изумилась, увидевши Петруся в шинке, да ещё в такую пору,
когда добрый человек идёт к заутрене, и выпучила на него глаза, как будто спросонья, когда
потребовал он кухоль сивухи мало не с полведра. Только напрасно думал бедняжка залить
своё горе. Водка щипала его за язык, словно крапива, и казалась ему горше полыни. Кинул от
себя кухоль на землю. «Полно горевать тебе, козак!» — загремело что-то басом над ним.
Оглянулся: Басаврюк! У! какая образина! Волосы — щетина, очи — как у вола! «Знаю, чего
недостаёт тебе: вот чего!» Тут брякнул он с бесовскою усмешкою кожаным, висевшим у него
возле пояса, кошельком. Вздрогнул Петро. «Ге-ге-ге! да как горит! — заревел он, пересыпая
на руку червонцы. — Ге-ге-ге! да как звенит! А ведь и дела только одного потребую за целую
гору таких цацек». — «Дьявол! — закричал Петро. — Давай его! на всё готов!» Хлопнули по
рукам. «Смотри, Петро, ты поспел как раз в пору: завтра Ивана Купала. Одну только эту ночь
в году и цветёт папоротник. Не прозевай! Я тебя буду ждать о полночи в Медвежьем овраге».

Я думаю, куры так не дожидаются той поры, когда баба вынесет им хлебных зёрен, как
дожидался Петрусь вечера. То и дело, что смотрел, не становится ли тень от дерева
длиннее, не румянится ли понизившееся солнышко, и что далее, тем нетерпеливей. Экая
долгота! видно, день божий потерял где-нибудь конец свой. Вот уже и солнца нет. Небо
только краснеет на одной стороне. И оно уже тускнеет. В поле становится холодней.
Примеркает, примеркает и — смерклось. Насилу! С сердцем, только что не хотевшим
выскочить из груди, собрался он в дорогу и бережно спустился густым лесом в глубокий яр,
называемый Медвежьим оврагом. Басаврюк уже поджидал там. Темно, хоть в глаза
выстрели. Рука об руку пробирались они по топким болотам, цепляясь за густо разросшийся
терновник и спотыкаясь почти на каждом шагу. Вот и ровное место. Огляделся Петро: никогда
ещё не случалось ему заходить сюда. Тут остановился и Басаврюк.

— Видишь ли ты, стоят перед тобою три пригорка? Много будет на них цветов разных; но
сохрани тебя нездешняя сила вырвать хоть один. Только же зацветёт папоротник, хватай его
и не оглядывайся, что бы тебе позади ни чудилось.

Петро хотел было спросить… глядь — и нет уже его. Подошёл к трем пригоркам; где же
цветы? Ничего не видать. Дикий бурьян чернел кругом и глушил всё своею густотою. Но вот
блеснула на небе зарница, и перед ним показалась целая гряда цветов, всё чудных, всё
невиданных; тут же и простые листья папоротника. Поусомнился Петро и раздумно стал
перед ними, подпершись обеими руками в боки.

— Что тут за невидальщина? десять раз на день, случается, видишь это зелье; какое ж тут
диво? Не вздумала ли дьявольская рожа посмеяться?

Глядь — краснеет маленькая цветочная почка и, как будто живая, движется. В самом деле
чудно! Движется и становится всё больше, больше и краснеет, как горячий уголь. Вспыхнула
звёздочка, что-то тихо затрещало, и цветок развернулся перед его очами, словно пламя,
осветив и другие около себя.

«Теперь пора!» — подумал Петро и протянул руку. Смотрит, тянутся из-за него сотни
мохнатых рук также к цветку, и позади его что-то перебегает с места на место. Зажмурив
глаза, дёрнул он за стебелёк, и цветок остался в его руках. Всё утихло. На пне показался

Page 29/115