Page 36 - Вечера на хуторе близ Диканьки

свою опочивальню; заперлась и белая панночка в своей светлице. Горько сделалось ей;
стала плакать. Глядит: страшная чёрная кошка крадётся к ней; шерсть на ней горит, и
железные когти стучат по полу. В испуге вскочила она на лавку, — кошка за нею.
Перепрыгнула на лежанку, — кошка и туда, и вдруг бросилась к ней на шею и душит её. С
криком оторвавши от себя, кинула на пол; опять крадётся страшная кошка. Тоска её взяла. На
стене висела отцовская сабля. Схватила её и бряк по полу — лапа с железными когтями
отскочила, и кошка с визгом пропала в тёмном углу. Целый день не выходила из светлицы
своей молодая жена; на третий день вышла с перевязанною рукою. Угадала бедная панночка,
что мачеха её ведьма и что она ей перерубила руку. На четвёртый день приказал сотник
своей дочке носить воду, мести хату, как простой мужичке, и не показываться в панские
покои. Тяжело было бедняжке, да нечего делать: стала выполнять отцовскую волю. На пятый
день выгнал сотник свою дочку босую из дому и куска хлеба не дал на дорогу. Тогда только
зарыдала панночка, закрывши руками белое лицо своё: «Погубил ты, батьку, родную дочку
свою! Погубила ведьма грешную душу твою!

Прости тебя бог; а мне, несчастной, видно, не велит он жить на белом свете!..» И вон, видишь
ли ты… — Тут оборотился Левко к Ганне, указывая пальцем на дом. — Гляди сюда: вон,
подалее от дома, самый высокий берег! С этого берега кинулась панночка в воду, и с той
поры не стало её на свете…

— А ведьма? — боязливо прервала Ганна, устремив на него прослезившиеся очи.

— Ведьма? Старухи выдумали, что с той поры все утопленницы выходили в лунную ночь в
панский сад греться на месяце; и сотникова дочка сделалась над ними главною. В одну ночь
увидела она мачеху свою возле пруда, напала на неё и с криком утащила в воду. Но ведьма и
тут нашлась: оборотилась под водою в одну из утопленниц и через то ушла от плети из
зелёного тростника, которою хотели её бить утопленницы. Верь бабам! Рассказывают ещё,
что панночка собирает всякую ночь утопленниц и заглядывает поодиночке каждой в лицо,
стараясь узнать, которая из них ведьма; но до сих пор не узнала. И если попадётся из людей
кто, тотчас заставляет его угадывать, не то грозит утопить в воде. Вот, моя Галю, как
рассказывают старые люди!.. Теперешний пан хочет строить на том месте винницу и прислал
нарочно для того сюда винокура… Но я слышу говор. Это наши возвращаются с песен.
Прощай, Галю! Спи спокойно; да не думай об этих бабьих выдумках!

Сказавши это, он обнял её крепче, поцеловал и ушёл.

— Прощай, Левко! — говорила Ганна, задумчиво вперив очи на тёмный лес.

Огромный огненный месяц величественно стал в это время вырезываться из земли. Ещё
половина его была под землёю, а уже весь мир исполнился какого-то торжественного света.
Пруд тронулся искрами. Тень от деревьев ясно стала отделяться на тёмной зелени.

— Прощай, Ганна! — раздались позади её слова, сопровождаемые поцелуем.

— Ты воротился! — сказала она, оглянувшись; но, увидев перед собою незнакомого парубка,
отвернулась в сторону.

— Прощай, Ганна! — раздалось снова, и снова поцеловал её кто-то в щёку.

— Вот принесла нелёгкая и другого! — проговорила она с сердцем.

— Прощай, милая Ганна!

— Ещё и третий!

— Прощай! прощай! прощай, Ганна! — и поцелуи засыпали её со всех сторон.

Page 36/115