Page 45 - Вечера на хуторе близ Диканьки

— Скажи, пожалуйста, — с такими словами она приступила к нему, — ты не свихнулся ещё с
последнего ума? Была ли в одноглазой башке твоей хоть капля мозгу, когда толкнул ты меня
в тёмную комору? Счастье, что не ударилась головою об железный крюк. Разве я не кричала
тебе, что это я? Схватил, проклятый медведь, своими железными лапами, да и толкает! Чтоб
тебя на том свете толкали черти!..

Последние слова вынесла она за дверь на улицу, куда отправилась для каких-нибудь своих
причин.

— Да, я вижу, что это ты! — сказал голова, очнувшись. — Что скажешь, пан писарь, не
шельма этот проклятый сорви-голова?

— Шельма, пан голова.

— Не пора ли нам всех этих повес прошколить хорошенько и заставить их заниматься
делом?

— Давно пора, давно пора, пан голова.

— Они, дурни, забрали себе… Кой чёрт? мне почудился крик свояченицы на улице… они,
дурни, забрали себе в голову, что я им ровня. Они думают, что я какой-нибудь их брат,
простой козак!.. — Небольшой последовавший за сим кашель и устремление глаза
исподлобья вокруг давало догадываться, что голова готовился говорить о чём-то важном. —
В тысячу… этих проклятых названий годов, хоть убей, не выговорю; ну, году, комиссару
тогдашнему

Ледачему дан был приказ выбрать из козаков такого, который был бы посмышлённее всех. О!
— это «о!» голова произнёс, поднявши палец вверх, — посмышлённее всех! в проводники к
царице. Я тогда…

— Что и говорить! это всякий уже знает, пан голова. Все знают, как ты выслужил царскую
ласку. Признайся теперь, моя правда вышла: хватил немного на душу греха, сказавши, что
поймал этого сорванца в вывороченном тулупе?

— А что до этого дьявола в вывороченном тулупе, то его, в пример другим, заковать в
кандалы и наказать примерно. Пусть знают, что значит власть! От кого же и голова поставлен,
как не от царя? Потом доберёмся и до других хлопцев: я не забыл, как проклятые сорванцы
вогнали в огород стадо свиней, переевших мою капусту и огурцы; я не забыл, как чёртовы
дети отказалися вымолотить моё жито; я не забыл… Но провались они, мне нужно
непременно узнать, какая это шельма в вывороченном тулупе.

— Это проворная, видно, птица! — сказал винокур, которого щёки в продолжение всего этого
разговора беспрерывно заряжались дымом, как осадная пушка, и губы, оставив коротенькую
люльку, выбросили целый облачный фонтан. — Эдакого человека не худо, на всякий случай,
и при виннице держать; а ещё лучше повесить на верхушку дуба вместо паникадила.

Такая острота показалась не совсем глупою винокуру, и он тот же час решился, не дожидаясь
одобрения других, наградить себя хриплым смехом.

В это время стали приближаться они к небольшой, почти повалившейся на землю хате;
любопытство наших путников увеличилось. Все столпились у дверей. Писарь вынул ключ,
загремел им около замка; но этот был от сундука его. Нетерпение увеличилось. Засунув руку,
начал он шарить и сыпать побранки, не отыскивая его. «Есть!» — сказал он наконец,
нагнувшись и вынимая его из глубины обширного кармана, которым снабжены были его
пестрядевые шаровары. При этом слове сердца наших героев, казалось, слились в одно, и
это огромное сердце забилось так сильно, что неровный стук его не был заглушён даже

Page 45/115