Page 28 - Повести Белкина

знак согласия.

«Я вас люблю, – сказал Бурмин, – я вас люблю страстно…» (Марья
Гавриловна покраснела и наклонила голову еще ниже.) «Я поступил
неосторожно, предаваясь милой привычке, привычке видеть и слышать вас
[7]
ежедневно…» (Марья Гавриловна вспомнила первое письмо St.-Preux. )
«Теперь уже поздно противиться судьбе моей; воспоминание об вас, ваш
милый, несравненный образ отныне будет мучением и отрадою жизни
моей; но мне еще остается исполнить тяжелую обязанность, открыть вам
ужасную тайну и положить между нами непреодолимую преграду…» –
«Она всегда существовала, – прервала с живостию Марья Гавриловна, – я
никогда не могла быть вашею женою…» – «Знаю, – отвечал он ей тихо, –
знаю, что некогда вы любили, но смерть и три года сетований… Добрая,
милая Марья Гавриловна! не старайтесь лишить меня последнего
утешения: мысль, что вы бы согласились сделать мое счастие, если бы…

молчите, ради бога, молчите. Вы терзаете меня. Да, я знаю, я чувствую, что
вы были бы моею, но – я несчастнейшее создание… я женат!»
Марья Гавриловна взглянула на него с удивлением.
– Я женат, – продолжал Бурмин, – я женат уже четвертый год и не
знаю, кто моя жена, и где она, и должен ли свидеться с нею когда-нибудь!
– Что вы говорите? – воскликнула Марья Гавриловна, – как это
странно! Продолжайте; я расскажу после… но продолжайте, сделайте
милость.
– В начале 1812 года, – сказал Бурмин, – я спешил в Вильну, где
находился наш полк. Приехав однажды на станцию поздно вечером, я велел
было поскорее закладывать лошадей, как вдруг поднялась ужасная метель,
и смотритель и ямщики советовали мне переждать. Я их послушался, но

непонятное беспокойство овладело мною; казалось, кто-то меня так и
толкал. Между тем метель не унималась; я не вытерпел, приказал опять
закладывать и поехал в самую бурю. Ямщику вздумалось ехать рекою, что
должно было сократить нам путь тремя верстами. Берега были занесены;
ямщик проехал мимо того места, где выезжали на дорогу, и таким образом
очутились мы в незнакомой стороне. Буря не утихала; я увидел огонек и
велел ехать туда. Мы приехали в деревню; в деревянной церкви был огонь.
Церковь была отворена, за оградой стояло несколько саней; по паперти
ходили люди. «Сюда! сюда!» – закричало несколько голосов. Я велел
ямщику подъехать. «Помилуй, где ты замешкался? – сказал мне кто-то, –
невеста в обмороке; поп не знает, что делать; мы готовы были ехать назад.
Выходи же скорее». Я молча выпрыгнул из саней и вошел в церковь, слабо
освещенную двумя или тремя свечами. Девушка сидела на лавочке в