Page 28 - Евпатий Коловрат

— Так. Где город был, гарь да тела неприбранные.

От повторения словно не так больно становилось это говорить.

Старик как осёкся. Вопросов больше не задавал. Гридней распустили по веси, кто в какой
дом. Больше всего набилось в старостину избу. Накормив да пристроив коней, люди
валились спать — воевода едва успел назначить часовых. Двоих посадил у печки в
старостиной избе — готовить на всю дружину в большом походном котле хлебово из остатков
муки и толокна по седельным сумам.

Седая княгиня о чём-то толковала со стариком, они вместе ушли во двор. Перед сном
воевода по привычке повернулся к красному углу… и тряхнул головой. Прошлое ушло.
Лежало в руинах государева терема посреди мёртвого города с оборванным гайтаном. Кому
теперь молиться… Поднялся, вышел во двор — вдохнуть холодного воздуха да самому
замёрзнуть малость — после в тепле засыпать легче.

В тени у ворот блики лунного света на копье да парок изо рта выдали часового. У дровней с
Синь-Медведь-камнем стояли двое — княгиня и старый Скорута. Тихо говорили меж собой.
Потом седая княгиня отступила в сторону — воевода увидел, что в руках она держит тяжёлый
лыковый пестерь, — а старик шагнул мимо неё вперёд, стаскивая шапку, потом опустился на
колени, ладошками и лбом припал к боку камня и так стоял какое-то время. Встал, на диво
легко, вынул что-то из-за пазухи, уложил под каменный бок, снова коснулся его, повернулся и
заковылял к крыльцу. Кивнул на ходу воеводе вновь натянутой на седые кудри меховой
шапкой и сгинул в темноте сеней.

Воевода спустился, подошёл к дровням, у которых всё так же стояла княгиня.

— Мне теперь… — глухо произнёс он, из-под опушки прилбицы глядя на вдову Муромского
князя, — тоже… ему молиться?

— Сыскал, воевода, кого спрашивать — дуру лесную… — Княгиня глядела в сторону, потом
подняла глаза: — Воевода, завтра… то, что делать будем. Ты накрепко запомни. Я всем
скажу, а тебе первому, они на тебя всё смотрят, за тобой идут. Так я что говорю-то тебе…
завтра…

Она смолкла, молчал и воевода.

— Не знаю, что Пертов угор со мною сделает. Хуже всего — если слушать не станет, если
впустую всё… об этом и думать боюсь. Но то моя печаль, не твоя. Про другое сказать хочу.
Когда обряд поведу — всякое со мной может случиться. Ваше дело — не вмешивайтесь.
Понял ли, воевода? Увидишь, что худо мне или ещё что… не вздумай ко мне подходить!
Понял ли?

— Понял, госпожа.

— Понял он, — проговорила в сторону седая княгиня. — Знал бы ты… тебя ж в малолетстве
крестили… и отрекались за тебя, да и от кого отрекались-то — от сатаны вашего. А меня
по-другому… взрослую, да Ведающую, волховку — тут уж поименно из меня отречение
вытаскивали. От… всех. Я теперь имена их выговорить боюсь, разумеешь ли, воевода?! От
кумиров наших. От наставницы, бабки моей. От той, что её учила. Если б не он… а он рядом
стоял. Помочь хотел. Чтоб мне легче было… отрекаться. Воевода…

Следующие слова она вырыдала — и странно было слышать этот голос от той, что спокойно
рассказывала о гибели мужа и детей.

— …От Хозяина мне отречься велели, ты это разумеешь?! Он мне был — отец, Государь,

Page 28/125