Page 29 - Евпатий Коловрат

наставник — всё! Как?! Как я теперь к Нему, туда?! А, воевода? — И закончила совсем уж еле
слышно: — А больше и некуда… нет нам с тобой, воевода, кроме Него, помощников…

Оборвав речь, резко повернулась и пошла к крыльцу. Остановилась. Бросила через плечо:

— Уразумел ли, воевода? Что б со мной на обряде ни было — не встревай!

— Понял, госпожа.

Проскрипел снег под лёгкими женскими ногами за спиной, запоздалым эхом скрипнула дверь.

Воевода подошёл к Синь-камню. Отчего-то казалось — камень в дровнях сидит. Не лежит, а
именно что сидит. Приложил к ледяным шершавым бокам ладони. Прислонился лбом — а вот
на колени так и не опустился.

То была даже не просьба помочь. Просто хотелось прикоснуться к камню — надёжному,
спокойному… хотя этот-то камень бывал и неспокойным, воевода сам это знал.

Но почувствовал он именно это. Каменный зверь на сей раз и впрямь дышал спокойствием.
Светлым покоем того, кто на пути домой. И воевода мимолетно успел позавидовать ему —
как навалилось желание спать, едва не на месте норовя повалить в хрусткий снег.

Едва добрёл до избы, где тёплая духота окутала одеялом, увела в сон.

Кого благодарить, воевода не знал, но спал он эту ночь без снов. Только ближе к рассвету, во
сне ли, наяву, померещилось, будто кто-то пробежался по груди лёгкой побежкой кошки —
только на двух ногах.

Наутро поднялись, вывели коней из конюшен, вновь заседлали, отдохнувших и сытых.
Воевода выскреб из калиты на поясе всё серебро, ссыпав горстью на стол. Ему уже без
надобности. Цель была близка — каждого это будоражило по-своему.

Скорута снова выбрался во двор, стоял у ворот, опершись на палку, взъерошенной птицей, в
косматом кожушке, мохнатой шапке, глядел вслед дружине и саням.

— Эй, княгиня-матушка! — окликнул молодую старуху рыжий гридень Ероха. — А что, не
лгали ли старики про Синь-Медведь-камень? Уж каких от него будто бед да страхов не
навидались, пока везли, а у нас смирнехонько ехал.

— Сам подумай, молодец, — откликнулась седая княгиня. — Одно дело, когда в полон
идёшь, другое — когда домой возвращаешься. А Синь-Медведушка нынче домой едет…

И примолвила голосом, не в пример более похожим на прежний шелест позёмки:

— А зря, удалец, языком не трепи — накличешь!

И всё же — всё же переменился её голос. Оттаивал.

Она и сама переменилась. Странное у неё было лицо. И радостное — теперь уже нельзя в
этом было ошибиться, — и отчаянное. Воевода вдруг задумался: каково ей сейчас? Каково
искать не мести, как ему и его людям, — кары и смерти? Невольно примерил на себя всё, что
говорила седая княгиня про неё саму — и было нехорошо, так нехорошо, что не всякий враг
выдумает, а стало хуже.

Отступница… каково б ему было жить с клеймом отступника, каково б было идти перед лицо
Государю и братьев из дружины Государевой — карой очиститься? Как ни суди, чем ни меряй

Page 29/125