Page 43 - Евпатий Коловрат
P. 43
А потом всё сгинуло. Старик отвёл глаз. Мир так внезапно вернулся на своё место, что
воевода пошатнулся.
— Ты знаешь, что Я не разбрасываюсь подарками? — спросил седобородый. — На дар ждут
ответа. Я дарю только своих. Примешь Мой дар, Мою помощь — будешь Моим, и здесь, и в
посмертье. И ещё… отомщённые — не по Моей части. Если ты отомстишь — своих не
увидишь. Уйдут в Свет.
— А не отомщу? — едва сам расслышал себя воевода. Но Сидевший у костра услышал его
слова.
— Неотомщённые — Мои, — коротко отозвался он.
За одно это воевода бы согласился на службу. Свет. Свет для неё и для их сыновей. Не один
дар — два сразу.
А себя он уже давно не числил среди живых.
— Я решил. Я готов.
— Не так уж ты и готов, воевода, — усмехнулся Старик. — Но это…
Взвыла тысячей глоток тьма за кругом, а за спиной вспыхнул огонь. Когда он успел
перешагнуть огненный круг?! Старик воздвигся над ним косматой тенью.
— …Это дело поправимое, — прорычал он и, протянув исполинскую лапу, оторвал воеводе
голову. — Эй, гридь Моя чернопёрая, гридь серошкурая, собирайтесь — пир приспел!
Он хотел закричать, но не было груди набрать воздух. Почувствовал, как в основание шеи
вонзается деревянное остриё, и взмыл над поляной, глядя с высоты длинного кола, как
прорвавшие внешний круг волки рвут и обгладывают его тело, как клубятся над ними вороны,
выхватывая куски чуть не из пастей серых сотрапезников, не понимая, почему ещё жив. А вон
и ещё обезглавленные тела в месиве рычащих и каркающих хищников — и головы, головы на
кольях! Яростно скалится Догада, гневно рычит Сивоус, насквозь прокусил губу, сдерживая
крик ужаса и боли, молодой Глуздырь… Всё здесь. Всё, кто рвал с себя кресты и иконы в
каморе княжеского терема. Всё, кто пошёл за ним на Пертов угор…
И всё — живы!
Пальцами проросли вокруг кострища пять камней, и косматый Старик водрузил на них
невесть откуда взявшийся медный котёл. Волки рассыпались в стороны, а вороны падали на
белые, обглоданные кости, лежавшие на красном от крови снегу, среди клочьев рваных
одежд и кольчуг, поднимали их в клювах, в лапах — и швыряли в котёл, во мгновенно
вскипевшее варево. На задних лапах приподнимались над краем котла волки, пастью
закидывая в него рёбра и берцовые кости. Чёрные крылья хлопали бубнами, ветер выл
волынкой в стволах сосен, и седой Хозяин пел что-то на неведомом языке, простирая руки
над бурлящим котлом.
Тени шевелились на поверхности варева, завораживали, складываясь в видения… Да какое
там «видения»! Лишённая тела голова вдруг ощутила, как мёрзнут проваливающиеся в снег
ноги…
Мёрзли проваливающиеся в снег ноги. Старый Ждан поднял голову. Впереди темнели стены
города. Стены столицы.
— Это чего ж это, соседушки… эт куда… — квохтала рядом какая-то баба. — Это зачем, а?
Page 43/125
