Page 74 - Евпатий Коловрат

оленя того в посох превратил.

Могучая шаманка, та, кого боялся сам Пёс-Людоед Потрясателя Вселенной, внезапно
почувствовала себя не больше и не могущественней маленькой девочки. Глупой толстой
девчонки, что, обидевшись на старших, убежала с кочевья — и наткнулась в распадке на
голодного волка-одинца, пришедшего поймать отбежавшую в сторону собаку. И от самых
сильных её заклинаний, от самых могущественных её амулетов, даже от любовника-удха
толку было сейчас — ну как от того, чтобы шлёпнуться на толстую задницу, заслонить лицо
пухлыми грязными ладошками и отчаянно зареветь.

Лицо, чёрное от втёртого в него пепла сгоревших миров, повернулось к шаманке.

— Зря, — только и сказал превративший могущественнейшего из духов в кусок чёрного
камня. И веко, прикрывающее его испепеляющий Глаз, дрогнуло, поднимаясь.

Чудовищный вопль накрыл лагерь великого войска, долетев до часовых на дальних
подступах. Рядом с юртой шаманки ревели быки и верблюды, вставали на дыбы кони.

Мусульмане из Хорезма и Персии шептали: «Агузу би-ллахи мин аш-шайтан ар-раджим»,
христиане — кипчаки, уйгуры, кераиты — твердили, крестясь: «Да воскреснет бог и
расточатся враги его!», единоверцы шаманки щепотью из трёх пальцев касались поочерёдно
то лба, то подбородка, то живота, бормоча: «Урагшаа бурхан зайлуул!»

Найма, заменявший в чёрной юрте отца, пока Непобедимый гнал на стены упрямого
городишки новые и новые сотни, выскочил на улицу.

— Что стряслось? Откуда шум, вы, погадка степных сов?! — закричал он на часовых, тем
свирепее, что застал их в виде, не приличествующем грозным стражам — присевшими на
корточки и ухватившимися за шапки, словно пытаясь натянуть их до плеч.

— Там, господин тысячник! — отозвался один из чёрных нукеров, тыча рукою в сторону юрты
шаманки. Тут же он обнаружил, что показывает тысячнику и сыну Непобедимого пустую руку
— а копьё лежит на земле, и кинулся поднимать его. На его счастье, Найма был настолько
сам испуган жутким звуком, что не обратил внимания на оплошность, в иное время могшую
стоить нукеру головы. Он всматривался в юрту Нишань-Удаган, силясь понять, что с нею не
так. Несколько мгновений ушло на то, чтоб заметить — зухэли больше не стоят, а лежат, всё
до единого.

— Урусутские колдуны напали на госпожу Нишань-Удаган! — воскликнул он, выхватывая
кривой клинок из ножен. — Есугай, остаешься старшим! Ядгар, сотню на конь! За мной!

Руки и ноги чёрных нукеров действовали совершенно отдельно от их голов. Головы
требовали оставаться на месте. Головы говорили своим хозяевам, что нечего лезть с саблей
поперёк ворожбы. Они говорили также, что даже будь чёрные нукеры всё, как один,
колдунами, с госпожой Нишань-Удаган им не равняться даже всей тысячей, и враг, напавший
на неё, рассеет их взмахом руки. Дав эти мудрые советы, головы обнаруживали себя на
плечах всадников, несущихся прямо по лагерю, опрокидывая и топча нерасторопных, к юрте
колдуньи.

Первым доскакал до обиталища Нишань-Удаган сам Найма. Соскочил с коня, поднял за
плечо одного из младших шаманов, валявшихся ничком, прикрывая голову, у шатра.

— Отвечай, мышиный выкидыш, что тут было?!

— Н-не зн-наю, г-господ-дин тысячник! — прорыдал парень в шаманской шубе и штанах с
мокрой обвисшей мотней. — Сп-перва крик б-был, пот-том слыш-шим — ходят… и гов-ворят

Page 74/125