Page 39 - Евпатий Коловрат

Побив князю челом, гонец встал с колен и сказал усталым, глухим голосом:

— Идут на Рязань враги со степи. Числом видимо-невидимо. Хотят воевать Русскую землю.
Князь Юрий просил не мешкая снаряжать войско и двигаться на Пронск.

— Иди! — Ополоница толкнул слегка гонца в плечо и провел его до двери.

Потом он вернулся к Федору:

— Прознал я, великое испытание пришло на Русь, Федор. Мужайся! Заутро надо собирать
ратных людей.

Узнав о скором походе, содрогнулась Евпраксия, но ничем своего волнения не выдала. С
раннего детства была она свидетельницей, как матушка и другие женщины в Чернигове
провожали мужей и братьев в далекие похода, и знала, что стойкость женщин нужна была
для победы на ратном поле. Одна перед другой крепились женщины, собираючи близких на
рать.

Так поступила и он. Обняв мужа, Евпраксия сказала ему:

— Раз кличет земля на бой с врагами, пойди, муж мой, и возвратись под кров родной с
победой.

Федор решил вести войско сам. Стар стал пестун его Ополоница, уж много дней не ходил он
с ним в отъезжее поле, часто засиживался в светелке своей допоздна, читая древние
столбцы, которые брал у протопопа Елисея Гречина.

И когда войско начало стекаться в городок, Федор пошел поговорить с Ополоницей.

Старый воин находился в это время в полутемной подклети. В светлом летнике, плотно
облегающем плечи, в мягких чоботах, серый и слегка согбенный. Ополоница медленно
проходил вдоль глухой стены. На стене висели потускневшие кольчуги, пыльные щиты,
наплечники и перы, расставленные по углам, отливали искрами померкнувших украшений.
Были тут доспехи — свидетели первых походов и битв старого русского воина. С каждым из
них было связано одно из тех дорогих воспоминаний, которые отмечают лестницу жизни, то
заставляют сердце толкаться и трепетать забытым волнением, то рождают грусть о
невозвратном, о потерях, уже невознаградимых ничем.

Он снимал с деревянных колышков пыльные щиты, разглядывал на них старые от мечей
зазубрены, следы половецких стрел. Все это были вестники смерти, отбитые мужеством,
стойкостью сердца и силой руки. Покрывшиеся налетом ржавчины мечи словно рассказывали
длинные повести о походах на Дон и Сейм, на Клязьму и Волгу, о битвах и сражениях, когда
смерть витала над головами и мысль о бранной славе придавала силу ослабевшему,
израненному телу…

Много дорог исхожено старым воином, много битв выиграно у врага, и тризнам[16] по убитым
товарищам потерян счет. Сколько соратников сложили головы, кости скольких товарищей
вымыты добела степными дождями! Пора на покой и тебе, Ополоница!

Звон скрещенных мечей, блеск сабель и грозное движение склоненных копий, ржанье коней и
воодушевляющий крик победы мнились старому воину, и он чувствовал, что настает время
идти ему в последний бой за землю, которой отдал он все силы своего могучего тела и свою
теплоту своей души.

Федор вошел в подклеть неслышно. Ополоница не обернулся на тихий скрип двери. Он стоял
на сером фоне слюдяного верхнего оконца, примеряя на руке свой длинный меч, и шептал
что-то, и седые кудри венцом сияли вокруг его головы.

Page 39/96