Page 128 - Преступление и наказание

за плечо Раскольникова.

V
Тот уже входил в комнаты. Он вошел с таким видом, как будто изо всей силы
сдерживался, чтобы не прыснуть как-нибудь со смеху. За ним, с совершенно опрокинутою и
свирепою физиономией, красный как пион, долговязо и неловко, вошел стыдящийся
Разумихин. Лицо его и вся фигура действительно были в эту минуту смешны и оправдывали
смех Раскольникова. Раскольников, еще не представленный, поклонился стоявшему посреди
комнаты и вопросительно глядевшему на них хозяину, протянул и пожал ему руку всё еще с
видимым чрезвычайным усилием подавить свою веселость и по крайней мере хоть два-три
слова выговорить, чтоб отрекомендовать себя. Но едва только он успел принять серьезный
вид и что-то пробормотать — вдруг, как бы невольно, взглянул опять на Разумихина и тут
уже не мог выдержать: подавленный смех прорвался тем неудержимее, чем сильнее до сих
пор сдерживался. Необыкновенная свирепость, с которою принимал этот «задушевный»
смех Разумихин, придавала всей этой сцене вид самой искренней веселости и, главное,
натуральности. Разумихин, как нарочно, еще помог делу.
— Фу, черт! — заревел он, махнув рукой, и как раз ударил ее об маленький круглый
столик, на котором стоял допитый стакан чаю. Всё полетело и зазвенело.
— Да зачем же стулья-то ломать, господа, казне ведь убыток! — весело закричал
Порфирий Петрович.
Сцена представлялась таким образом: Раскольников досмеивался, забыв свою руку в
руке хозяина, но, зная мерку, выжидал мгновения поскорее и натуральнее кончить.
Разумихин, сконфуженный окончательно падением столика и разбившимся стаканом,
мрачно поглядел на осколки, плюнул и круто повернул к окну, где и стал спиной к публике, с
страшно нахмуренным лицом, смотря в окно и ничего не видя. Порфирий Петрович смеялся
и желал смеяться, но очевидно было, что ему надо объяснений. В углу на стуле сидел
Заметов, привставший при входе гостей и стоявший в ожидании, раздвинув в улыбку рот, но
с недоумением и даже как будто с недоверчивостью смотря на всю сцену, а на
Раскольникова даже с каким-то замешательством. Неожиданное присутствие Заметова
неприятно поразило Раскольникова.
«Это еще надо сообразить!» — подумал он.
— Извините, пожалуйста, — начал он, усиленно законфузившись, — Раскольников…
— Помилуйте, очень приятно-с, да и приятно вы так вошли… Что ж, он и здороваться
уж не хочет? — кивнул Порфирий Петрович на Разумихина.
— Ей-богу, не знаю, чего он на меня взбесился. Я сказал ему только дорогой, что он на
Ромео похож, и… и доказал, и больше ничего, кажется, не было.
— Свинья! — отозвался, не оборачиваясь, Разумихин.
— Значит, очень серьезные причины имел, чтобы за одно словечко так рассердиться, —
рассмеялся Порфирий.
— Ну, ты! следователь!.. Ну, да черт с вами со всеми! — отрезал Разумихин и вдруг,
рассмеявшись сам, с повеселевшим лицом, как ни в чем не бывало, подошел к Порфирию
Петровичу.
— Шабаш! Все дураки; к делу: вот приятель, Родион Романыч Раскольников, во-
первых, наслышан и познакомиться пожелал, а во-вторых, дельце малое до тебя имеет. Ба!
Заметов! Ты здесь каким образом? Да разве вы знакомы? Давно ль сошлись?
«Это что еще!» — тревожно подумал Раскольников.
Заметов как будто законфузился, но не очень.
— Вчера у тебя же познакомились, — сказал он развязно.
— Значит, от убытка бог избавил: на прошлой неделе ужасно просил меня, чтобы как-
нибудь тебе, Порфирий, отрекомендоваться, а вы и без меня снюхались… Где у тебя табак?
Порфирий Петрович был по-домашнему, в халате, в весьма чистом белье и в