Page 132 - Преступление и наказание

Всё это, как молния, пронеслось в его голове.
Порфирий Петрович мигом воротился. Он вдруг как-то повеселел.
— У меня, брат, со вчерашнего твоего голова… Да и весь я как-то развинтился, —
начал он совсем другим тоном, смеясь, к Разумихину.
— А что, интересно было? Я ведь вас вчера на самом интересном пункте бросил? Кто
победил?
— Да никто, разумеется. На вековечные вопросы съехали, на воздусех парили.
— Вообрази, Родя, на что вчера съехали: есть или нет преступление? Говорил, что до
чертиков доврались!
— Что ж удивительного? Обыкновенный социальный вопрос, — рассеянно ответил
Раскольников.
— Вопрос был не так формулирован, — заметил Порфирий.
— Не совсем так, это правда, — тотчас же согласился Разумихин, торопясь и
разгорячаясь по обыкновению. — Видишь, Родион: слушай и скажи свое мнение. Я хочу. Я
из кожи лез вчера с ними и тебя поджидал; я и им про тебя говорил, что придешь… Началось
с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против
ненормальности социального устройства — и только, и ничего больше, и никаких причин
больше не допускается, — и ничего!..
— Вот и соврал! — крикнул Порфирий Петрович. Он видимо оживлялся и поминутно
смеялся, смотря на Разумихина, чем еще более поджигал его.
— Н-ничего не допускается! — с жаром перебил Разумихин, — не вру!.. Я тебе книжки
ихние покажу: всё у них потому, что «среда заела»,101— и ничего больше! Любимая фраза!
Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления
исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными.
Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! У них не человечество,
развившись историческим, живым путем до конца, само собою обратится наконец в
нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь
математической головы, тотчас же и устроит всё человечество и в один миг сделает его
праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и
живого пути! Оттого-то они так инстинктивно и не любят историю: «безобразия одни в ней
да глупости» — и всё одною только глупостью объясняется! Оттого так и не любят живого
процесса жизни: не надо живой души ! Живая душа жизни потребует, живая душа не
послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна! А тут хоть и
мертвечинкой припахивает, из каучука сделать можно, — зато не живая, зато без воли, зато
рабская, не взбунтуется! И выходит в результате, что всё на одну только кладку кирпичиков
да на расположение коридоров и комнат в фаланстере свели!102Фаланстера-то и готова, да
натура-то у вас для фаланстеры еще не готова, жизни хочет, жизненного процесса еще не
завершила, рано на кладбище! С одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика
предугадает три случая, а их миллион! Отрезать весь миллион и всё на один вопрос о
комфорте свести! Самое легкое разрешение задачи! Соблазнительно ясно, и думать не надо!
Главное — думать не надо! Вся жизненная тайна на двух печатных листках умещается!
— Ведь вот прорвался, барабанит! За руки держать надо, — смеялся Порфирий. —
Вообразите, — обернулся он к Раскольникову, — вот так же вчера вечером, в одной комнате,
в шесть голосов, да еще пуншем напоил предварительно, — можете себе представить? Нет,
брат, ты врешь: «среда» многое в преступлении значит; это я тебе подтвержу.
— И сам знаю, что много, да ты вот что скажи: сорокалетний бесчестит десятилетнюю
девочку, — среда, что ль, его на это понудила?
— А что ж, оно в строгом смысле, пожалуй, что и среда, — с удивительною важностью
заметил Порфирий, — преступление над девочкой очень и очень даже можно «средой»
объяснить.
Разумихин чуть в бешенство не пришел.
— Ну, да хочешь я тебе сейчас выведу, — заревел он, — что у тебя белые ресницы