Page 213 - Преступление и наказание
P. 213

ребенок.
                     — Стало быть, я с  ним  приятель большой… коли знаю, — продолжал Раскольников,
               неотступно  продолжая  смотреть  в  ее  лицо,  точно  уже  был  не  в  силах  отвести  глаз, —  он
               Лизавету эту… убить не хотел… Он ее… убил нечаянно… Он старуху убить хотел… когда
               она была одна… и пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее убил.
                     Прошла еще ужасная минута. Оба всё глядели друг на друга.
                     — Так не можешь угадать-то? — спросил он вдруг, с тем ощущением, как бы бросался
               вниз с колокольни.
                     — Н-нет, — чуть слышно прошептала Соня.
                     — Погляди-ка хорошенько.
                     И как только он сказал это, опять одно прежнее, знакомое ощущение оледенило вдруг
               его  душу:  он  смотрел  на  нее  и  вдруг,  в  ее  лице,  как  бы  увидел  лицо  Лизаветы.  Он  ярко
               запомнил  выражение  лица  Лизаветы,  когда  он  приближался  к  ней  тогда  с  топором,  а  она
               отходила от него к стене, выставив вперед руку, с совершенно детским испугом в лице, точь-
               в-точь  как  маленькие  дети,  когда  они  вдруг  начинают  чего-нибудь  пугаться,  смотрят
               неподвижно  и  беспокойно  на  пугающий  их  предмет,  отстраняются  назад  и,  протягивая
               вперед ручонку, готовятся заплакать. Почти то же самое случилось теперь и с Соней: так же
               бессильно,  с  тем  же  испугом,  смотрела  она  на  него  несколько  времени  и  вдруг,  выставив
               вперед  левую  руку,  слегка,  чуть-чуть,  уперлась  ему  пальцами  в  грудь  и  медленно  стала
               подниматься с кровати, всё более и более от него отстраняясь, и всё неподвижнее становился
               ее взгляд на него. Ужас ее вдруг сообщился и ему: точно такой же испуг показался и в его
               лице, точно так же и он стал смотреть на нее, и почти даже с тою же детскою улыбкой.
                     — Угадала? — прошептал он наконец.
                     — Господи! — вырвался ужасный вопль из груди ее. Бессильно упала она на постель,
               лицом в подушки. Но через мгновение быстро приподнялась, быстро придвинулась к нему,
               схватила его за обе руки и, крепко сжимая их, как в тисках, тонкими своими пальцами, стала
               опять неподвижно, точно приклеившись, смотреть в его лицо. Этим последним, отчаянным
               взглядом она хотела высмотреть и уловить хоть какую-нибудь последнюю себе надежду. Но
               надежды  не  было;  сомнения  не  оставалось  никакого;  всё  было  так  !  Даже  потом,
               впоследствии,  когда  она  припоминала  эту  минуту,  ей  становилось  и  странно,  и  чудно:
               почему именно она так сразу увидела тогда, что нет уже никаких сомнений? Ведь не могла
               же она сказать, например, что она что-нибудь в этом роде предчувствовала? А между тем,
               теперь, только что он сказал ей это, ей вдруг и показалось, что и действительно она как будто
               это самое и предчувствовала.
                     — Полно, Соня, довольно! Не мучь меня! — страдальчески попросил он.
                     Он совсем, совсем не так думал открыть ей, но вышло так.
                     Как  бы  себя  не  помня,  она  вскочила  и,  ломая  руки,  дошла  до  средины  комнаты;  но
               быстро воротилась и села опять подле него, почти прикасаясь к нему плечом к плечу. Вдруг,
               точно пронзенная, она вздрогнула, вскрикнула и бросилась, сама не зная для чего, перед ним
               на колени.
                     — Что вы, что  вы это  над собой сделали! —  отчаянно проговорила она и, вскочив с
               колен, бросилась ему на шею, обняла его и крепко-крепко сжала его руками.
                     Раскольников отшатнулся и с грустною улыбкой посмотрел на нее:
                     — Странная  какая  ты,  Соня, —  обнимаешь  и  целуешь,  когда  я  тебе  сказал  про  это.
               Себя ты не помнишь.
                     — Нет,  нет  тебя  несчастнее  никого  теперь  в  целом  свете! —  воскликнула  она,  как  в
               исступлении, не слыхав его замечания, и вдруг заплакала навзрыд, как в истерике.
                     Давно уже незнакомое ему чувство волной хлынуло в его душу и разом размягчило ее.
               Он не сопротивлялся ему: две слезы выкатились из его глаз и повисли на ресницах.
                     — Так не оставишь меня, Соня? — говорил он, чуть не с надеждой смотря на нее.
                     — Нет, нет; никогда и нигде! — вскрикнула Соня, — за тобой пойду, всюду пойду! О
               господи!.. Ох, я несчастная!.. И зачем, зачем я тебя прежде не знала! Зачем ты прежде не
   208   209   210   211   212   213   214   215   216   217   218