Page 244 - Преступление и наказание

действительности… Ах, жаль, что времени мало, потому вы сами прелюбопытный субъект!
А кстати, вы любите Шиллера? Я ужасно люблю.
— Но какой вы, однако же, фанфарон! — с некоторым отвращением произнес
Раскольников.
— Ну, ей-богу же, нет! — хохоча отвечал Свидригайлов, — а впрочем, не спорю, пусть
и фанфарон; но ведь почему же и не пофанфаронить, когда оно безобидно. Я семь лет
прожил в деревне у Марфы Петровны, а потому, набросившись теперь на умного человека,
как вы, — на умного и в высшей степени любопытного, просто рад поболтать, да, кроме
того, выпил эти полстакана вина и уже капельку в голову ударило. А главное, существует
одно обстоятельство, которое меня очень монтировало,191но о котором я… умолчу. Куда же
вы? — с испугом спросил вдруг Свидригайлов.
Раскольников стал было вставать. Ему сделалось и тяжело, и душно, и как-то неловко,
что он пришел сюда. В Свидригайлове он убедился как в самом пустейшем и ничтожнейшем
злодее в мире.
— Э-эх! Посидите, останьтесь, — упрашивал Свидригайлов, — да велите себе
принести хоть чаю. Ну посидите, ну я не буду болтать вздору, о себе то есть. Я вам что-
нибудь расскажу. Ну, хотите, я вам расскажу, как меня женщина, говоря вашим слогом,
«спасала»? Это будет даже ответом на ваш первый вопрос, потому что особа эта — ваша
сестра. Можно рассказывать? Да и время убьем.
— Рассказывайте, но я надеюсь, вы…
— О, не беспокойтесь! Притом же Авдотья Романовна даже и в таком скверном и
пустом человеке, как я, может вселить только одно глубочайшее уважение.

IV
— Вы знаете, может быть (да я, впрочем, и сам вам рассказывал), — начал
Свидригайлов, — что я сидел здесь в долговой тюрьме, по огромному счету, и не имея ни
малейших средств в виду для уплаты. Нечего подробничать о том, как выкупила меня тогда
Марфа Петровна; знаете ли, до какой степени одурманения может иногда полюбить
женщина? Это была женщина честная, весьма неглупая (хотя и совершенно необразованная).
Представьте же себе, что эта-то самая, ревнивая и честная женщина решилась снизойти,
после многих ужасных исступлений и попреков, на некоторого рода со мною контракт,
который и исполняла во всё время нашего брака. Дело в том, что она была значительно
старше меня, кроме того, постоянно носила во рту какую-то гвоздичку. Я имел настолько
свинства в душе и своего рода честности, чтоб объявить ей прямо, что совершенно верен ей
быть не могу. Это признание привело ее в исступление, но, кажется, моя грубая
откровенность ей в некотором роде понравилась: «Значит, дескать, сам не хочет обманывать,
коли заранее так объявляет», — ну, а для ревнивой женщины это первое. После долгих слез
состоялся между нами такого рода изустный контракт: первое, я никогда не оставлю Марфу
Петровну и всегда пребуду ее мужем; второе, без ее позволения не отлучусь никуда; третье,
постоянной любовницы не заведу никогда; четвертое, за это Марфа Петровна позволяет мне
приглянуть иногда на сенных девушек, но не иначе как с ее секретного ведома; пятое, боже
сохрани меня полюбить женщину из нашего сословия; шестое, если на случай, чего боже
сохрани, меня посетит какая-нибудь страсть, большая и серьезная, то я должен открыться
Марфе Петровне. Насчет последнего пункта Марфа Петровна была, впрочем, во всё время
довольно спокойна; это была умная женщина, а следовательно, не могла же на меня смотреть
иначе как на развратника и потаскуна, который серьезно полюбить не в состоянии. Но умная
женщина и ревнивая женщина — два предмета разные, и вот в этом-то и беда. Впрочем,
чтобы беспристрастно судить о некоторых людях, нужно заранее отказаться от иных
предвзятых взглядов и от обыденной привычки к обыкновенно окружающим нас людям и
предметам. На ваше суждение, более чем на чье-нибудь, я имею право надеяться. Может
быть, вы уже очень много слышали о Марфе Петровне смешного и нелепого. Действительно,