Page 245 - Преступление и наказание

у ней были иные весьма смешные привычки; но скажу вам прямо, что я искренно сожалею о
бесчисленных горестях, которых я был причиной. Ну и довольно, кажется, для весьма
приличного oraison funebre192нежнейшей жене нежнейшего мужа. В случаях наших ссор я,
большею частию, молчал и не раздражался, и это джентельменничанье всегда почти
достигало цели; оно на нее влияло, и ей даже нравилось; бывали случаи, что она мною даже
гордилась. Но сестрицы вашей все-таки не вынесла. И каким образом это случилось, что она
рискнула взять такую раскрасавицу в свой дом, в гувернантки! Я объясняю тем, что Марфа
Петровна была женщина пламенная и восприимчивая и что, просто-запросто, она сама
влюбилась, — буквально влюбилась, — в вашу сестрицу. Ну да и Авдотья-то Романовна! Я
очень хорошо понял, с первого взгляда, что тут дело плохо, и — что вы думаете? — решился
было и глаз не подымать на нее. Но Авдотья Романовна сама сделала первый шаг — верите
или нет? Верите ли вы тоже, что Марфа Петровна до того доходила, что даже на меня
сердилась сначала за мое всегдашнее молчание о вашей сестре, за то, что я так равнодушен
на ее беспрерывные и влюбленные отзывы об Авдотье Романовне? Сам не понимаю, чего ей
хотелось! Ну, уж конечно, Марфа Петровна рассказала Авдотье Романовне обо мне всю
подноготную. У нее была несчастная черта, решительно всем рассказывать все наши
семейные тайны и всем беспрерывно на меня жаловаться; как же было пропустить такого
нового и прекрасного друга? Полагаю, что у них и разговору иного не было, как обо мне, и,
уж без сомнения, Авдотье Романовне стали известны все эти мрачные, таинственные сказки,
которые мне приписывают… Бьюсь об заклад, что вы уж что-нибудь в этом роде тоже
слышали?
— Слышал. Лужин обвинял вас, что вы даже были причиной смерти ребенка. Правда
это?
— Сделайте одолжение, оставьте все эти пошлости в покое, — с отвращением и
брюзгливо отговорился Свидригайлов, — если вы так непременно захотите узнать обо всей
этой бессмыслице, то я когда-нибудь расскажу вам особо, а теперь…
— Говорили тоже о каком-то вашем лакее в деревне и что будто бы вы были тоже
чему-то причиной.
— Сделайте одолжение, довольно! — перебил опять с явным нетерпением
Свидригайлов.
— Это не тот ли лакей, который вам после смерти трубку приходил набивать… еще
сами мне рассказывали? — раздражался всё более и более Раскольников.
Свидригайлов внимательно поглядел на Раскольникова, и тому показалось, что во
взгляде этом блеснула мгновенно, как молния, злобная усмешка, но Свидригайлов удержался
и весьма вежливо отвечал:
— Это тот самый. Я вижу, что вас тоже всё это чрезвычайно интересует, и почту за
долг, при первом удобном случае, по всем пунктам удовлетворить ваше любопытство. Черт
возьми! Я вижу, что действительно могу показаться кому-нибудь лицом романическим.
Судите же, до какой степени я обязан после того благодарить покойницу Марфу Петровну за
то, что она наговорила вашей сестрице обо мне столько таинственного и любопытного. Не
смею судить о впечатлении; но, во всяком случае, это было для меня выгодно. При всем
естественном отвращении ко мне Авдотьи Романовны и несмотря на мой всегдашний
мрачный и отталкивающий вид, — ей стало наконец жаль меня, жаль пропащего человека. А
когда сердцу девушки станет жаль , то, уж разумеется, это для нее всего опаснее. Тут уж
непременно захочется и «спасти», и образумить, и воскресить, и призвать к более
благородным целям, и возродить к новой жизни и деятельности, — ну, известно, что можно
намечтать в этом роде. Я тотчас же смекнул, что птичка сама летит в сетку, и, в свою
очередь, приготовился. Вы, кажется, хмуритесь, Родион Романыч? Ничего-с, дело, как вы
знаете, обошлось пустяками. (Черт возьми, сколько я пью вина!) Знаете, мне всегда было
жаль, с самого начала, что судьба не дала родиться вашей сестре во втором или третьем
столетии нашей эры, где-нибудь дочерью владетельного князька или там какого-нибудь
правителя, или проконсула в Малой Азии. Она, без сомнения, была бы одна из тех, которые