Page 247 - Преступление и наказание

вспыхивал некоторый огонь, который пугал ее и стал ей наконец ненавистен. Нечего
рассказывать подробности, но мы разошлись. Тут я опять сглупил. Пустился грубейшим
образом издеваться насчет всех этих пропаганд и обращений; Параша опять выступила на
сцену, да и не она одна, — одним словом, начался содом. Ох, если бы вы видели, Родион
Романыч, хоть раз в жизни глазки вашей сестрицы так, как они иногда умеют сверкать! Это
ничего, что я теперь пьян и вот уже целый стакан вина выпил, я правду говорю; уверяю вас,
что этот взгляд мне снился; шелест платья ее я уже наконец не мог выносить. Право, я думал,
что со мною сделается падучая; никогда не воображал, что могу дойти до такого
исступления. Одним словом, необходимо было помириться; но это было уже невозможно. И
представьте себе, что я тогда сделал? До какой степени отупения бешенство может довести
человека! Никогда не предпринимайте ничего в бешенстве, Родион Романыч. Рассчитывая,
что Авдотья Романовна, в сущности, ведь нищая (ах, извините, я не то хотел… но ведь не всё
ли равно, если выражается то же понятие?), одним словом, живет трудами рук своих, что у
ней на содержании и мать, и вы (ах, черт, опять морщитесь…), я и решился предложить ей
все мои деньги (тысяч до тридцати я мог и тогда осуществить) с тем, чтоб она бежала со
мной хоть сюда, в Петербург. Разумеется, я бы тут поклялся в вечной любви, блаженстве и
прочее, и прочее. Верите ли, я до того тогда врезался, что скажи она мне: зарежь или отрави
Марфу Петровну и женись на мне, — это тотчас же было бы сделано! Но кончилось всё
катастрофой, вам уже известною, и сами можете судить, до какого бешенства мог я дойти,
узнав, что Марфа Петровна достала тогда этого подлейшего приказного, Лужина, и чуть не
смастерила свадьбу, — что, в сущности, было бы то же самое, что и я предлагал. Так ли? Так
ли? Ведь так? Я замечаю, что вы что-то очень внимательно стали слушать… интересный
молодой человек…
Свидригайлов в нетерпении ударил кулаком по столу. Он раскраснелся. Раскольников
видел ясно, что стакан или полтора шампанского, которые он выпил, отхлебывая
неприметно, глотками, подействовали на него болезненно, — и решился воспользоваться
случаем. Свидригайлов был ему очень подозрителен.
— Ну уж после этого я вполне убежден, что вы и сюда приехали, имея в виду мою
сестру, — сказал он Свидригайлову прямо и не скрываясь, чтоб еще более раздразнить его.
— Эх, полноте, — как бы спохватился вдруг Свидригайлов, — я ведь вам говорил… и,
кроме того, ваша сестра терпеть меня не может.
— Да в этом-то и я убежден, что не может, да не в том теперь дело.
— А вы убеждены, что не может? (Свидригайлов прищурился и насмешливо
улыбнулся). Вы правы, она меня не любит; но никогда не ручайтесь в делах, бывших между
мужем и женой или любовником и любовницей. Тут есть всегда один уголок, который всегда
всему свету остается неизвестен и который известен только им двум. Вы ручаетесь, что
Авдотья Романовна на меня с отвращением смотрела?
— По некоторым словам и словечкам вашим во время вашего рассказа я замечаю, что у
вас и теперь свои виды и самые неотлагательные намерения на Дуню, разумеется подлые.
— Как! У меня вырывались такие слова и словечки? — пренаивно испугался вдруг
Свидригайлов, не обратив ни малейшего внимания на эпитет, приданный его намерениям.
— Да они и теперь вырываются. Ну чего вы, например, так боитесь? Чего вы вдруг
теперь испугались?
— Я боюсь и пугаюсь? Пугаюсь вас? Скорее вам бояться меня, cher ami.195И какая,
однако ж, дичь… А впрочем, я охмелел, я это вижу; чуть было опять не проговорился. К
черту вино! Эй, воды!
Он схватил бутылку и без церемонии вышвырнул ее за окошко. Филипп принес воды.
— Это всё вздор, — сказал Свидригайлов, намачивая полотенце и прикладывая его к
голове, — а я вас одним словом могу осадить и все ваши подозрения в прах уничтожить.
Знаете ль вы, например, что я женюсь?
— Вы уже это мне и прежде говорили.
— Говорил? Забыл. Но тогда я не мог говорить утвердительно, потому даже невесты