Page 20 - Рассказы

А. П. Чехов. «Рассказы»

изгибался крючком… Моя матушка, томная, замученная хлопотами и угоревшая от утюгов,
глядела на всю эту длинную процедуру и говорила:
– Смотри же, Спиридон, бог с тебя взыщет, если сукно испортишь! И счастья тебе не
будет, коли не потрафишь!
От слов матушки Спиридона бросало то в жар, то в пот, потому что он был уверен,
что не потрафит. За шитье моего костюма он взял 1 руб. 20 коп., а за костюм Победимского
2 руб., причем сукно, подкладка и пуговицы были наши. Это не может показаться дорого,
тем более, что от Новостроевки до нас было девять верст, а портной приходил для примерки
раза четыре. Когда мы, примеряя, натягивали на себя узкие брюки и пиджаки, испещренные
живыми нитками, матушка всякий раз брезгливо морщилась и удивлялась:
– Бог знает какая нынче мода пошла! Даже глядеть совестно. Не будь братец столич-
ным, право, не стала бы я шить вам по-модному!
Спиридон, радуясь, что бранят не его, а моду, пожимал плечами и вздыхал, как бы
желая сказать: «Ничего не поделаешь: дух времени!»
Волнение, с которым мы ожидали приезда гостя, можно сравнить только с тем напря-
жением, с каким спириты с минуты на минуту ожидают появления духа. Матушка носилась
с мигренью и ежеминутно плакала. Я потерял аппетит, плохо спал и не учил уроков. Даже
во сне меня не оставляло желание поскорее увидеть генерала, то есть человека с эполетами,
с шитым воротником, который прет под самые уши, и с обнаженной саблей в руке – точь-в-
точь такого, какой висел у нас в зале над диваном и таращил страшные черные глаза на вся-
кого, кто осмеливался глядеть на него. Один только Победимский чувствовал себя в своей
тарелке. Он не ужасался, не радовался, а только изредка, выслушивая от матушки историю
рода Гундасовых, говорил:
– Да, приятно будет поговорить со свежим человеком.
На моего учителя у нас в усадьбе глядели как на натуру исключительную. Это был
молодой человек, лет двадцати, угреватый, лохматый, с маленьким лбом и с необычайно
длинным носом. Нос был так велик, что мой учитель, разглядывая что-нибудь, должен был
наклонять голову набок по-птичьи. По нашим понятиям, во всей губернии не было человека
умнее, образованнее и галантнее. Кончил он шесть классов гимназии, потом поступил в вете-
ринарный институт, откуда был исключен, не проучившись и полугода. Причину исключе-
ния он тщательно скрывал, что давало возможность всякому желающему видеть в моем вос-
питателе человека пострадавшего и до некоторой степени таинственного. Говорил он мало
и только об умном, ел в пост скоромное и на окружающую жизнь иначе не глядел, как только
свысока и презрительно, что, впрочем, не мешало ему принимать от моей матушки подарки
в виде костюмов и рисовать на моих змеях глупые рожи с красными зубами. Матушка не
любила его за «гордость», но преклонялась пред его умом.
Гостя недолго ждали. В начале мая на двух возах прибыли со станции большие чемо-
даны. Эти чемоданы глядели так величественно, что, снимая их с возов, кучера машинально
поснимали шапки.
«Должно быть, – подумал я, – в этих сундуках мундиры и порох…»
Почему порох? Вероятно, понятие о генеральстве в моей голове было тесно связано
с пушками и порохом.
Утром десятого мая, когда я проснулся, нянька шепотом объявила мне, что «приехали
дяденька». Я быстро оделся и, кое-как умывшись, не молясь Богу, полетел из спальной. В
сенях я наткнулся на высокого, плотного господина, с фешенебельными бакенами и в фран-
товском пальто. Помертвев от священного ужаса, я подошел к нему и, припоминая состав-
ленный матушкою церемониал, шаркнул перед ним ножкой, низко поклонился и потянулся
к ручке, но господин не дал мне поцеловать руку и объявил, что он не дядя, а только дядин
камердинер Петр. Вид этого Петра, одетого гораздо богаче, чем я и Победимский, поверг

20