Page 26 - Рассказы

А. П. Чехов. «Рассказы»

Дядя сел перед Татьяной Ивановной и взял ее за руку.
– Так не хотите со мной в Петербург? – засмеялся он. – В таком случае дайте мне туда
хоть вашу ручку… Прелестная ручка! Не дадите? Ну, скупая, позвольте хоть поцеловать ее…
В это время послышался треск стула. Федор вскочил и мерными, тяжелыми шагами
подошел к жене. Лицо его было бледно-серо и дрожало. Он со всего размаха ударил кулаком
по столику и сказал глухим голосом:
– Я не позволю!
Одновременно с ним вскочил со стула и Победимский. Этот, тоже бледный и злой подо-
шел к Татьяне Ивановне и тоже ударил кулаком по столику…
– Я… я не позволю! – сказал он.
– Что? Что такое? – удивился дядя.
– Я не позволю! – повторил Федор, стукнув по столу.
Дядя вскочил и трусливо замигал глазами. Он хотел говорить, но от изумленья и пере-
пуга не сказал ни слова, конфузливо улыбнулся и старчески засеменил из флигеля, оставив
у нас свою шляпу. Когда, немного погодя, во флигель прибежала встревоженная матушка,
Федор и Победимский всё еще, словно кузнецы молотками, стучали кулаками по столу и
говорили: «Я не позволю!»
– Что у вас тут случилось? – спросила матушка. – Отчего с братцем сделалось дурно?
Что такое?
Поглядев на бледную, испуганную Татьяну Ивановну и на ее рассвирепевшего мужа,
матушка, вероятно, догадалась, в чем дело. Она вздохнула и покачала головой.
– Ну, будет, будет бухотеть по столу! – сказала она. – Перестань, Федор! А вы-то чего
стучите, Егор Алексеевич? Вы-то тут при чем?
Победимский спохватился и сконфузился. Федор пристально поглядел на него, потом
на жену и зашагал по комнате. Когда матушка вышла из флигеля, я видел то, что долго потом
считал за сон. Я видел, как Федор схватил моего учителя, поднял его на воздух и вышвырнул
в дверь…
Когда я проснулся утром, постель учителя была пуста. На мой вопрос, где учитель,
нянька шепотом сказала мне, что его рано утром отвезли в больницу лечить сломанную руку.
Опечаленный этим известием и припоминая вчерашний скандал, я вышел на двор. Погода
стояла пасмурная. Небо заволокло тучами, и по земле гулял ветер, поднимая с земли пыль,
бумажки и перья… Чувствовалась близость дождя. На людях и на животных была написана
скука. Когда я пошел в дом, меня попросили не стучать ногами, сказав, что матушка больна
мигренью и лежит в постели. Что делать? Я пошел за ворота, сел там на лавочку и стал
искать смысла в том, что я вчера видел и слышал. От наших ворот шла дорога, которая,
обойдя кузницу и никогда не высыхающую лужу, впадала в большую, почтовую дорогу…
Я глядел на телеграфные столбы, около которых кружились облака пыли, на сонных птиц,
сидевших на проволоках, и мне вдруг стало так скучно, что я заплакал.
По почтовой дороге проехала пыльная линейка, битком набитая горожанами, ехав-
шими, вероятно, на богомолье. Не успела линейка исчезнуть из вида, как показалась легкая
пролетка, запряженная в пару. В ней, стоя и держась за пояс кучера, ехал становой Аким
Никитич. К великому моему удивлению, пролетка свернула на нашу дорогу и пролетела
мимо меня в ворота. Пока я недоумевал, зачем это прикатил к нам становой, послышался
шум и на дороге показалась тройка. В коляске стоял исправник и показывал кучеру на наши
ворота.
«А этот зачем? – думал я, разглядывая покрытого пылью исправника. – Это, вероятно,
Победимский им на Федора пожаловался, и они приехали взять его в острог».

26