Page 54 - Собачье сердце

Второй милиционер вдруг перекрестился размашистым крестом и, отступив, сразу
отдавил Зине обе ноги.
Человек в черном, не закрывая рта, выговорил такое:
— Как же, позвольте?.. Он служил в очистке...
— Я его туда не назначал, — ответил Филипп Филиппович, — ему господин Швондер
дал рекомендацию, если я не ошибаюсь.
— Я ничего не понимаю, — растерянно сказал черный и обратился к первому
милиционеру: — Это он?
— Он, — беззвучно ответил милицейский. — Форменно он.
— Он самый, — послышался голос Федора, — только, сволочь, опять оброс.
— Он же говорил... кхе... кхе...
— И сейчас еще говорит, но только все меньше и меньше, так что пользуйтесь
случаем, а то он скоро совсем умолкнет.
— Но почему же? — тихо осведомился черный человек.
Филипп Филиппович пожал плечами.
— Наука еще не знает способов обращать зверей в людей. Вот я попробовал, да только
неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в первобытное состояние. Атавизм.
— Неприличными словами не выражаться, — вдруг гаркнул пес с кресла и встал.
Черный человек внезапно побледнел, уронил портфель и стал падать на бок,
милицейский подхватил его сбоку, а Федор сзади. Произошла суматоха, и в ней
отчетливей всего были слышны три фразы:
Филиппа Филипповича: — Валерьянки. Это обморок.
Доктора Борменталя: — Швондера я собственноручно сброшу с лестницы, если он еще
раз появится в квартире профессора Преображенского.
И Швондера: — Прошу занести эти слова в протокол.

* * *

Серые гармонии труб грели. Шторы скрыли густую пречистенскую ночь с ее
одинокою звездою. Высшее существо, важный песий благотворитель сидел в кресле, а пес
Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожаного дивана. От мартовского тумана пес по
утрам страдал головными болями, которые мучили его кольцом по головному шву. Но от
тепла к вечеру они проходили. И сейчас легчало, легчало, и мысли в голове у пса текли
складные и теплые.
«Так свезло мне, так свезло, — думал он, задремывая, — просто неописуемо свезло.
Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что в моем происхождении
нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царство ей небесное,
старушке. Правда, голову всю исполосовали зачем-то, но это до свадьбы заживет. Нам на
это нечего смотреть».

В отдалении глухо позвякивали склянки. Тяпнутый убирал в шкафах смотровой.
Седой же волшебник сидел и напевал:
— К берегам священным Нила...
Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в
сосуд, доставал мозги, — упорный человек, настойчивый, все чего-то добивался, резал,
рассматривал, щурился и пел:
— К берегам священным Нила...