Page 52 - Собачье сердце

* * *

Преступление созрело и упало, как камень, как это обычно и бывает. С сосущим
нехорошим сердцем вернулся в грузовике Полиграф Полиграфович. Голос Филиппа
Филипповича пригласил его в смотровую. Удивленный Шариков пришел и с неясным
страхом заглянул в дуло на лице Борменталя, а затем на Филиппа Филипповича. Туча
ходила вокруг ассистента, и левая его рука с папироской чуть вздрагивала на блестящей
ручке акушерского кресла.
Филипп Филиппович со спокойствием очень зловещим сказал:
— Сейчас заберите вещи: брюки, пальто, все, что вам нужно, — и вон из квартиры!
— Как это так? — искренне удивился Шариков.
— Вон из квартиры — сегодня, — монотонно повторил Филипп Филиппович, щурясь
на свои ногти.
Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича; очевидно, гибель уже
караулила его, и рок стоял у него за плечами. Он сам бросился в объятия неизбежного и
гавкнул злобно и отрывисто:
— Да что такое, в самом деле! Что я, управы, что ли, не найду на вас? Я на 16 аршинах
здесь сижу и буду сидеть.
— Убирайтесь из квартиры, — задушевно шепнул Филипп Филиппович.
Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую руку и показал Филиппу
Филипповичу обкусанный с нестерпимым кошачьим запахом шиш. А затем правой рукой
по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер. Папироса Борменталя упала
падучей звездой, а через несколько секунд прыгающий по битым стеклам Филипп
Филиппович в ужасе метался от шкафа к кушетке. На ней, распростертый и хрипящий,
лежал заведующий подотделом очистки, а на груди у него помещался хирург Борменталь
и душил его беленькой малой подушкой.
Через несколько минут доктор Борменталь с не своим лицом прошел на передний ход
и рядом с кнопкой звонка наклеил записку:
«Сегодня приема по случаю болезни профессора нет. Просят не беспокоить звонками».
Блестящим перочинным ножичком он перерезал провод звонка, в зеркале осмотрел
исцарапанное в кровь свое лицо и изодранные, мелкой дрожью прыгающие руки. Затем он
появился в дверях кухни и настороженным Зине и Дарье Петровне сказал:
— Профессор просит вас никуда не уходить из квартиры.
— Хорошо, — робко ответили Зина и Дарья Петровна.
— Позвольте мне запереть дверь на черный ход и забрать ключ, — заговорил
Борменталь, прячась за дверь в тень и прикрывая ладонью лицо. — Это временно, не из
недоверия к вам. Но кто-нибудь придет, а вы не выдержите и откроете, а нам нельзя
мешать. Мы заняты.
— Хорошо, — ответили женщины и сейчас же стали бледными. Борменталь запер
черный ход, запер парадный, запер дверь из коридора в переднюю, и шаги его пропали у
смотровой.
Тишина покрыла квартиру, заползла во все углы. Полезли сумерки, скверные,
настороженные, одним словом, мрак. Правда, впоследствии соседи через двор говорили,
что будто бы в окнах смотровой, выходящих во двор, в этот вечер горели у
Преображенского все огни, и даже будто бы они видели белый колпак самого
профессора... Проверить трудно. Правда, и Зина, когда уже кончилось, болтала, что в
кабинете у камина, после того как Борменталь и профессор вышли из смотровой, ее до
смерти напугал Иван Арнольдович. Якобы он сидел в кабинете на корточках и жег в
камине собственноручно тетрадь в синей обложке из той пачки, в которой записывались