Page 130 - Рассказы. Повести. Пьесы
P. 130
обыкновенно около стола, скромный, чистенький, рассудительный, не решаясь положить
ногу на ногу или облокотиться о стол; и всё время он тихим, ровным голоском, гладко и
книжно рассказывает мне разные, по его мнению, очень интересные и пикантные новости,
вычитанные им из журналов и книжек. Все эти новости похожи одна на другую и сводятся к
такому типу: один француз сделал открытие, другой — немец — уличил его, доказав, что это
открытие было сделано еще в 1870 году каким-то американцем, а третий — тоже немец —
перехитрил обоих, доказав им, что оба они опростоволосились, приняв под микроскопом
шарики воздуха за темный пигмент. Петр Игнатьевич, даже когда хочет рассмешить меня,
рассказывает длинно, обстоятельно, точно защищает диссертацию, с подробным
перечислением литературных источников, которыми он пользовался, стараясь не ошибиться
ни в числах, ни в номерах журналов, ни в именах, причем говорит не просто Пти, а
непременно Жан Жак Пти. Случается, что он остается у нас обедать, и тогда в продолжение
всего обеда он рассказывает все те же пикантные истории, наводящие уныние на всех
обедающих. Если Гнеккер и Лиза заводят при нем речь о фугах и контрапунктах, о Брамсе и
Бахе, то он скромно потупляет взоры и конфузится; ему стыдно, что в присутствии таких
серьезных людей, как я и он, говорят о таких пошлостях.
При теперешнем моем настроении достаточно пяти минут, чтобы он надоел мне так,
как будто я вижу и слушаю его уже целую вечность. Я ненавижу беднягу. От его тихого,
ровного голоса и книжного языка я чахну, от рассказов тупею… Он питает ко мне самые
хорошие чувства и говорит со мною только для того, чтобы доставить мне удовольствие, а я
плачу ему тем, что в упор гляжу на него, точно хочу его загипнотизировать, и думаю: «Уйди,
уйди, уйди»… Но он не поддастся мысленному внушению и сидит, сидит, сидит…
Пока он сидит у меня, я никак не могу отделаться от мысли: «очень возможно, что,
когда я умру, его назначат на мое место», и моя бедная аудитория представляется мне
оазисом, в котором высох ручей, и я с Петром Игнатьевичем нелюбезен, молчалив, угрюм,
как будто в подобных мыслях виноват он, а не я сам. Когда он начинает, по обычаю,
превозносить немецких ученых, я уж не подшучиваю добродушно, как прежде, а угрюмо
бормочу:
— Ослы ваши немцы…
Это похоже на то, как покойный профессор Никита Крылов 28 , купаясь однажды с
Пироговым в Ревеле и рассердившись на воду, которая была очень холодна, выбранился:
«Подлецы немцы!» Веду я себя с Петром Игнатьевичем дурно, и только когда он уходит и я
вижу, как в окне за палисадником мелькает его серая шляпа, мне хочется окликнуть его и
сказать: «Простите меня, голубчик!»
Обед у нас проходит скучнее, чем зимою. Тот же Гнеккер, которого я теперь ненавижу
и презираю, обедает у меня почти каждый день. Прежде я терпел его присутствие молча,
теперь же я отпускаю по его адресу колкости, заставляющие краснеть жену и Лизу.
Увлекшись злым чувством, я часто говорю просто глупости и не знаю, зачем говорю их. Так
случилось однажды, я долго глядел с презрением на Гнеккера и ни с того ни с сего выпалил:
Орлам случается и ниже кур спускаться, 29
Но курам никогда до облак не подняться…
И досаднее всего, что курица Гнеккер оказывается гораздо умнее орла-профессора.
Зная, что жена и дочь на его стороне, он держится такой тактики: отвечает на мои колкости
снисходительным молчанием (спятил, мол, старик — что с ним разговаривать?) или же
добродушно подшучивает надо мной. Нужно удивляться, до какой степени может
28 Крылов Никита Иванович (1807–1879) — юрист, профессор Московского университета.
29 «Орлам случается и ниже кур спускаться…» — цитата из басни И. А. Крылова «Орел и куры» (1808).