Page 150 - Рассказы. Повести. Пьесы

А Ольга Ивановна прислушивалась то к голосу Рябовского, то к тишине ночи и думала
о том, что она бессмертна и никогда не умрет. Бирюзовый цвет воды, какого она раньше
никогда не видала, небо, берега, черные тени и безотчетная радость, наполнявшая ее душу,
говорили ей, что из нее выйдет великая художница и что где-то там за далью, за лунной
ночью, в бесконечном пространстве ожидают ее успех, слава, любовь народа… Когда она, не
мигая, долго смотрела вдаль, ей чудились толпы людей, огни, торжественные звуки музыки,
крики восторга, сама она в белом платье и цветы, которые сыпались на нее со всех сторон.
Думала она также о том, что рядом с нею, облокотившись о борт, стоит настоящий великий
человек, гений, божий избранник… Всё, что он создал до сих пор, прекрасно, ново и
необыкновенно, а то, что создаст он со временем, когда с возмужалостью окрепнет его
редкий талант, будет поразительно, неизмеримо высоко, и это видно по его лицу, по манере
выражаться и по его отношению к природе. О тенях, вечерних тонах, о лунном блеске он
говорит как-то особенно, своим языком, так что невольно чувствуется обаяние его власти
над природой. Сам он очень красив, оригинален, и жизнь его, независимая, свободная,
чуждая всего житейского, похожа на жизнь птицы.
— Становится свежо, — сказала Ольга Ивановна и вздрогнула.
Рябовский окутал ее в свой плащ и сказал печально:
— Я чувствую себя в вашей власти. Я раб. Зачем вы сегодня так обворожительны?
Он всё время глядел на нее, не отрываясь, и глаза его были страшны, и она боялась
взглянуть на него.
— Я безумно люблю вас… — шептал он, дыша ей на щеку. — Скажите мне одно слово,
и я не буду жить, брошу искусство… — бормотал он в сильном волнении. — Любите меня,
любите…
— Не говорите так, — сказала Ольга Ивановна, закрывая глаза. — Это страшно. А
Дымов?
— Что Дымов? Почему Дымов? Какое мне дело до Дымова? Волга, луна, красота, моя
любовь, мой восторг, а никакого нет Дымова… Ах, я ничего не знаю… Не нужно мне
прошлого, мне дайте одно мгновение… один миг!
У Ольги Ивановны забилось сердце. Она хотела думать о муже, но всё ее прошлое со
свадьбой, с Дымовым и с вечеринками казалось ей маленьким, ничтожным, тусклым,
ненужным и далеким-далеким… В самом деле: что Дымов? почему Дымов? какое ей дело до
Дымова? Да существует ли он в природе и не сон ли он только?
«Для него, простого и обыкновенного человека, достаточно и того счастья, которое он
уже получил, — думала она, закрывая лицо руками. — Пусть осуждают там, проклинают, а я
вот на зло всем возьму и погибну, возьму вот и погибну… Надо испытать всё в жизни. Боже,
как жутко и как хорошо!»
— Ну что? Что? — бормотал художник, обнимая ее и жадно целуя руки, которыми она
слабо пыталась отстранить его от себя. — Ты меня любишь? Да? Да? О, какая ночь! Чудная
ночь!
— Да, какая ночь! — прошептала она, глядя ему в глаза, блестящие от слез, потом
быстро оглянулась, обняла его и крепко поцеловала в губы.
— К Кинешме подходим! — сказал кто-то на другой стороне палубы.
Послышались тяжелые шаги. Это проходил мимо человек из буфета.
— Послушайте, — сказала ему Ольга Ивановна, смеясь и плача от счастья, —
принесите нам вина.
Художник, бледный от волнения, сел на скамью, посмотрел на Ольгу Ивановну
обожающими, благодарными глазами, потом закрыл глаза и сказал, томно улыбаясь:
— Я устал.
И прислонился головою к борту.

V