Page 152 - Рассказы. Повести. Пьесы

ружье и вышел из избы.
По уходе его, Ольга Ивановна долго лежала на кровати и плакала. Сначала она думала
о том, что хорошо бы отравиться, чтобы вернувшийся Рябовский застал ее мертвою, потом
же она унеслась мыслями в гостиную, в кабинет мужа и вообразила, как она сидит
неподвижно рядом с Дымовым и наслаждается физическим покоем и чистотой и как вечером
сидит в театре и слушает Мазини 30 . И тоска по цивилизации, по городскому шуму и
известным людям защемила ее сердце. В избу вошла баба и стала не спеша топить печь,
чтобы готовить обед. Запахло гарью, и воздух посинел от дыма. Приходили художники в
высоких грязных сапогах и с мокрыми от дождя лицами, рассматривали этюды и говорили
себе в утешение, что Волга даже и в дурную погоду имеет свою прелесть. А дешевые часы на
стенке: тик-тик-тик… Озябшие мухи столпились в переднем углу около образов и жужжат, и
слышно, как под лавками в толстых папках возятся прусаки…
Рябовский вернулся домой, когда заходило солнце. Он бросил на стол фуражку и,
бледный, замученный, в грязных сапогах, опустился на лавку и закрыл глаза.
— Я устал… — сказал он и задвигал бровями, силясь поднять веки.
Чтобы приласкаться к нему и показать, что она не сердится, Ольга Ивановна подошла к
нему, молча поцеловала и провела гребенкой по его белокурым волосам. Ей захотелось
причесать его.
— Что такое? — спросил он, вздрогнув, точно к нему прикоснулись чем-то холодным,
и открыл глаза. — Что такое? Оставьте меня в покое, прошу вас.
Он отстранил ее руками и отошел, и ей показалось, что лицо его выражало отвращение
и досаду. В это время баба осторожно несла ему в обеих руках тарелку со щами, и Ольга
Ивановна видела, как она обмочила во щах свои большие пальцы. И грязная баба с
перетянутым животом, и щи, которые стал жадно есть Рябовский, и изба, и вся эта жизнь,
которую вначале она так любила за простоту и художественный беспорядок, показались ей
теперь ужасными. Она вдруг почувствовала себя оскорбленной и сказала холодно:
— Нам нужно расстаться на некоторое время, а то от скуки мы можем серьезно
поссориться. Мне это надоело. Сегодня я уеду.
— На чем? На палочке верхом?
— Сегодня четверг, значит, в половине десятого придет пароход.
— А? Да, да… Ну что ж, поезжай… — сказал мягко Рябовский, утираясь вместо
салфетки полотенцем. — Тебе здесь скучно и делать нечего, и надо быть большим эгоистом,
чтобы удерживать тебя. Поезжай, а после двадцатого увидимся.
Ольга Ивановна укладывалась весело, и даже щеки у нее разгорелись от удовольствия.
Неужели это правда, — спрашивала она себя, — что скоро она будет писать в гостиной, а
спать в спальне и обедать со скатертью? У нее отлегло от сердца, и она уже не сердилась на
художника.
— Краски и кисти я оставлю тебе, Рябуша, — говорила она. — Что останется,
привезешь… Смотри же, без меня тут не ленись, не хандри, а работай. Ты у меня молодчина,
Рябуша.
В девять часов Рябовский, на прощанье, поцеловал ее для того, как она думала, чтобы
не целовать на пароходе при художниках, и проводил на пристань. Подошел скоро пароход и
увез ее.
Приехала она домой через двое с половиной суток. Не снимая шляпы и ватерпруфа,
тяжело дыша от волнения, она прошла в гостиную, а оттуда в столовую. Дымов без сюртука,
в расстегнутой жилетке сидел за столом и точил нож о вилку; перед ним на тарелке лежал
рябчик. Когда Ольга Ивановна входила в квартиру, она была убеждена, что необходимо
скрыть всё от мужа и что на это хватит у нее уменья и силы, но теперь, когда она увидела
широкую, кроткую, счастливую улыбку и блестящие радостные глаза, она почувствовала,

30 Мазини Анджело (1844–1926) — итальянский певец.