Page 188 - Рассказы. Повести. Пьесы

что вы сумасшедший или преступник, то есть, одним словом, когда люди вдруг обратят на
вас внимание, то знайте, что вы попали в заколдованный круг, из которого уже не выйдете.
Будете стараться выйти и еще больше заблудитесь. Сдавайтесь, потому что никакие
человеческие усилия уже не спасут вас. Так мне кажется.
Между тем у решетки толпилась публика. Андрей Ефимыч, чтобы не метать, встал и
начал прощаться. Михаил Аверьяныч еще раз взял с него честное слово и проводил его до
наружной двери.
В тот же день, перед вечером, к Андрею Ефимычу неожиданно явился Хоботов в
полушубке и в высоких сапогах и сказал таким тоном, как будто вчера ничего не случилось:
— А я к вам по делу, коллега. Пришел приглашать вас: не хотите ли со мной на
консилиум, а?
Думая, что Хоботов хочет развлечь его прогулкой или в самом деле дать ему
заработать, Андрей Ефимыч оделся и вышел с ним на улицу. Он рад был случаю загладить
вчерашнюю вину и помириться и в душе благодарил Хоботова, который даже не заикнулся о
вчерашнем и, по-видимому, щадил его. От этого некультурного человека трудно было
ожидать такой деликатности.
— А где ваш больной? — спросил Андрей Ефимыч.
— У меня в больнице. Мне уж давно хотелось показать вам… Интереснейший случай.
Вошли в больничный двор и, обойдя главный корпус, направились к флигелю, где
помещались умалишенные. И все это почему-то молча. Когда вошли во флигель, Никита, по
обыкновению, вскочил и вытянулся.
— Тут у одного произошло осложнение со стороны легких, — сказал вполголоса
Хоботов, входя с Андреем Ефимычем в палату. — Вы погодите здесь, а я сейчас. Схожу
только за стетоскопом.
И вышел.

XVII

Уже смеркалось. Иван Дмитрич лежал на своей постели, уткнувшись лицом в подушку;
паралитик сидел неподвижно, тихо плакал и шевелил губами. Толстый мужик и бывший
сортировщик спали. Было тихо.
Андрей Ефимыч сидел на кровати Ивана Дмитрича и ждал. Но прошло с полчаса, и
вместо Хоботова вошел в палату Никита, держа в охапке халат, чье-то белье и туфли.
— Пожалуйте одеваться, ваше высокоблагородие, — сказал он тихо. — Вот ваша
постелька, пожалуйте сюда, — добавил он, указывая на пустую, очевидно, недавно
принесенную кровать. — Ничего, бог даст, выздоровеете.
Андрей Ефимыч все понял. Он, ни слова не говоря, перешел к кровати, на которую
указал Никита, и сел; видя, что Никита стоит и ждет, он разделся догола, и ему стало стыдно.
Потом он надел больничное платье; кальсоны были очень коротки, рубаха длинна, а от
халата пахло копченою рыбой.
— Выздоровеете, бог даст, — повторил Никита.
Он забрал в охапку платье Андрея Ефимыча, вышел и затворил за собой дверь.
«Все равно… — думал Андрей Ефимыч, стыдливо запахиваясь в халат и чувствуя, что
в своем новом костюме он похож на арестанта. — Все равно… Все равно, что фрак, что
мундир, что этот халат…»
Но как же часы? А записная книжка, что в боковом кармане? А папиросы? Куда Никита
унос платье? Теперь, пожалуй, до самой смерти уже не придется надевать брюк, жилета и
сапогов. Все это как-то странно и даже непонятно в первое время. Андрей Ефимыч и теперь
был убежден, что между домом мещанки Беловой и палатой N 6 нет никакой разницы, что
все на этом свете вздор и суета сует, а между тем у него дрожали руки, ноги холодели и было
жутко от мысли, что скоро Иван Дмитрич встанет и увидит, что он в халате. Он встал,
прошелся и опять сел.