Page 183 - Рассказы. Повести. Пьесы

Сколько было приключений, какие встречи! Он говорил громко и при этом делал такие
удивленные глаза, что можно было подумать, что он лгал. Вдобавок, рассказывая, он дышал
в лицо Андрею Ефимычу и хохотал ему в ухо. Это стесняло доктора и мешало ему думать и
сосредоточиться.
По железной дороге ехали из экономии в третьем классе, в вагоне для некурящих.
Публика наполовину была чистая. Михаил Аверьяныч скоро со всеми перезнакомился и,
переходя от скамьи к скамье, громко говорил, что не следует ездить по этим возмутительным
дорогам. Кругом мошенничество! То ли дело верхом на коне: отмахаешь в один день сто
верст и потом чувствуешь себя здоровым и свежим. А неурожаи у нас оттого, что осушили
Пинские болота. Вообще беспорядки страшные. Он горячился, говорил громко и не давал
говорить другим. Эта бесконечная болтовня вперемежку с громким хохотом и
выразительными жестами утомила Андрея Ефимыча.
«Кто из нас обоих сумасшедший? — думал он с досадой. — Я ли, который стараюсь
ничем не обеспокоить пассажиров, или этот эгоист, который думает, что он здесь умнее и
интереснее всех, и оттого никому не дает покоя?»
В Москве Михаил Аверьяныч надел военный сюртук без погонов и панталоны с
красными кантами. На улице он ходил в военной фуражке и в шинели, и солдаты отдавали
ему честь. Андрею Ефимычу теперь казалось, что это был человек, который из всего
барского, которое у него когда-то было, промотал все хорошее и оставил себе одно только
дурное. Он любил, чтоб ему услуживали, даже когда это было совершенно не нужно. Спички
лежали перед ним на столе, и он их видел, но кричал человеку, чтобы тот подал ему спички:
при горничной он не стеснялся ходить в одном нижнем белье: лакеям всем без разбора, даже
старикам, говорил «ты» и, осердившись, величал их болванами и дураками. Это, как казалось
Андрею Ефимычу, было барственно, но гадко.
Прежде всего Михаил Аверьяныч повел своего друга к Иверской он молился горячо, с
земными поклонами и со слезами, и когда кончил, глубоко вздохнул и сказал:
— Хоть и не веришь, но оно как-то покойнее, когда помолишься Приложитесь,
голубчик.
Андрей Ефимыч сконфузился и приложился к образу, а Михаил Аверьяныч вытянул
губы и, покачивая головой, помолился шепотом, и опять у него на глазах навернулись слезы.
Затем пошли в Кремль и посмотрели там на Царь-пушку и Царь-колокол, и даже пальцами
их потрогали, полюбовались видом на Замоскворечье, побывали в храме Спасителя и в
Румянцевском музее.
Обедали они у Тестова. Михаил Аверьяныч долго смотрел в меню, разглаживая
бакены, и сказал тоном гурмана, привыкшего чувствовать себя в ресторанах как дома:
— Посмотрим, чем вы нас сегодня покормите, ангел!

XIV

Доктор ходил, смотрел, ел, пил, но чувство у него было одно: досада на Михаила
Аверьяныча. Ему хотелось отдохнуть от друга, уйти от него, спрятаться, а друг считал своим
долгом не отпускать его ни на шаг от себя к доставлять ему возможно больше развлечений.
Когда HJ на что было смотреть, он развлекал его разговорами. Два дня терпел Андрей
Ефимыч, но на третий объявил своему другу, что он болен и хочет остаться на весь день
дома. Друг сказал, что в таком случае и он остается. В самом дело, надо отдохнуть, а то этак
ног не хватит. Андрей Ефимыч лег на диван, лицом к спинке и, стиснув зубы, слушал своего
друга, который горячо уверял его, что Франция рано или поздно непременно разобьет
Германию, что в Москве очень много мошенников и что по наружному виду лошади нельзя
судить о ее достоинствах. У доктора начались шум в ушах и сердцебиение, но попросить
друга уйти или помолчать он из деликатности не решался. К счастью, Михаилу Аверьянычу
наскучило сидеть в номере, и он после обеда ушел прогуляться.
Оставшись один, Андрей Ефимыч предался чувству отдыха. Как приятно лежать