Page 193 - Рассказы. Повести. Пьесы

Дождавшись утра, он взял у соседа лошадь и повез Марфу в больницу. Тут больных
было немного и потому пришлось ему ждать недолго, часа три. К его великому
удовольствию, в этот раз принимал больных не доктор, который сам был болен, а фельдшер
Максим Николаич, старик, про которого все в городе говорили, что хотя он и пьющий и
дерется, но понимает больше, чем доктор.
— Здравия желаем, — сказал Яков, вводя старуху в приемную. — Извините, всё
беспокоим вас, Максим Николаич, своими пустяшными делами. Вот, изволите видеть,
захворал мой предмет. Подруга жизни, как это говорится, извините за выражение…
Нахмурив седые брови и поглаживая бакены, фельдшер стал оглядывать старуху, а она
сидела на табурете сгорбившись и, тощая, остроносая, с открытым ртом, походила в профиль
на птицу, которой хочется пить.
— М-да… Так… — медленно проговорил фельдшер и вздохнул. — Инфлуэнца, а
может и горячка. Теперь по городу тиф ходит. Что ж? Старушка пожила, слава богу…
Сколько ей?
— Да без года семьдесят, Максим Николаич.
— Что ж? Пожила старушка. Пора и честь знать.
— Оно, конечно, справедливо изволили заметить, Максим Николаич, — сказал Яков,
улыбаясь из вежливости, — и чувствительно вас благодарим за вашу приятность, но
позвольте вам выразиться, всякому насекомому жить хочется.
— Мало ли чего! — сказал фельдшер таким тоном, как будто от него зависело жить
старухе или умереть. — Ну, так вот, любезный, будешь прикладывать ей на голову холодный
компресс и давай вот эти порошки по два в день. А за сим досвиданция, бонжур.
По выражению его лица Яков видел, что дело плохо и что уж никакими порошками не
поможешь; для него теперь ясно было, что Марфа помрет очень скоро, не сегодня-завтра. Он
слегка толкнул фельдшера под локоть, подмигнул глазом и сказал вполголоса:
— Ей бы, Максим Николаич, банки поставить.
— Некогда, некогда, любезный. Бери свою старуху и уходи с богом. Досвиданция.
— Сделайте такую милость, — взмолился Яков. — Сами изволите знать, если б у нее,
скажем, живот болел или какая внутренность, ну, тогда порошки и капли, а то ведь в ней
простуда! При простуде первое дело — кровь гнать, Максим Николаич.
А фельдшер уже вызвал следующего больного, и в приемную входила баба с
мальчиком.
— Ступай, ступай… — сказал он Якову, хмурясь. — Нечего тень наводить.
— В таком случае поставьте ей хоть пьявки! Заставьте вечно бога молить!
Фельдшер вспылил и крикнул:
— Поговори мне еще! Ддубина…
Яков тоже вспылил и побагровел весь, но не сказал ни слова, а взял под руку Марфу и
повел ее из приемной. Только когда уж садились в телегу, он сурово и насмешливо поглядел
на больницу и сказал:
— Насажали вас тут артистов! Богатому небось поставил бы банки, а для бедного
человека и одной пьявки пожалел. Ироды!
Когда приехали домой, Марфа, войдя в избу, минут десять простояла, держась за печку.
Ей казалось, что если она ляжет, то Яков будет говорить об убытках и бранить ее за то, что
она всё лежит и не хочет работать. А Яков глядел на нее со скукой и вспоминал, что завтра
Иоанна богослова, послезавтра Николая чудотворца, а потом воскресенье, потом
понедельник — тяжелый день. Четыре дня нельзя будет работать, а наверное Марфа умрет в
какой-нибудь из этих дней; значит, гроб надо делать сегодня. Он взял свой железный аршин,
подошел к старухе и снял с нее мерку. Потом она легла, а он перекрестился и стал делать
гроб.
Когда работа была кончена, Бронза надел очки и записал в свою книжку:
«Марфе Ивановой гроб — 2 р. 40 к.»
И вздохнул. Старуха всё время лежала молча с закрытыми глазами. Но вечером, когда