Page 198 - Рассказы. Повести. Пьесы

Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было
видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то,
очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад,
имеет отношение к настоящему — к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной
деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет
трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим
существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра.
И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы
перевести дух. Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий,
вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи:
дотронулся до одного конца, как дрогнул другой.
А когда он переправлялся на пароме через реку и потом, поднимаясь на гору, глядел на
свою родную деревню и на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая заря, то
думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе
первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли
главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы, —
ему было только 22 года, — и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого,
таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной,
чудесной и полной высокого смысла.
1894

Дом с мезонином
(Рассказ художника)

I

Это было 6–7 лет тому назад, когда я жил в одном из уездов Т-ой губернии, в имении
помещика Белокурова, молодого человека, который вставал очень рано, ходил в поддевке, по
вечерам пил пиво и всё жаловался мне, что он нигде и ни в ком не встречает сочувствия. Он
жил в саду во флигеле, а я в старом барском доме, в громадной зале с колоннами, где не
было никакой мебели, кроме широкого дивана, на котором я спал, да еще стола, на котором я
раскладывал пасьянс. Тут всегда, даже в тихую погоду, что-то гудело в старых амосовских
печах, а во время грозы весь дом дрожал и, казалось, трескался на части, и было немножко
страшно, особенно ночью, когда все десять больших окон вдруг освещались молнией.
Обреченный судьбой на постоянную праздность, я не делал решительно ничего. По
целым часам я смотрел в свои окна на небо, на птиц, на аллеи, читал всё, что привозили мне
с почты, спал. Иногда я уходил из дому и до позднего вечера бродил где-нибудь.
Однажды, возвращаясь домой, я нечаянно забрел в какую-то незнакомую усадьбу.
Солнце уже пряталось, и на цветущей ржи растянулись вечерние тени. Два ряда старых,
тесно посаженных, очень высоких елей стояли, как две сплошные стены, образуя мрачную,
красивую аллею. Я легко перелез через изгородь и пошел по этой аллее, скользя по еловым
иглам, которые тут на вершок покрывали землю. Было тихо, темно, и только высоко на
вершинах кое-где дрожал яркий золотой свет и переливал радугой в сетях паука. Сильно, до
духоты пахло хвоей. Потом я повернул на длинную липовую аллею. И тут тоже запустение и
старость; прошлогодняя листва печально шелестела под ногами, и в сумерках между
деревьями прятались тени. Направо, в старом фруктовом саду, нехотя, слабым голосом пела
иволга, должно быть, тоже старушка. Но вот и липы кончились; я прошел мимо белого дома
с террасой и с мезонином, и передо мною неожиданно развернулся вид на барский двор и на
широкий пруд с купальней, с толпой зеленых ив, с деревней на том берегу, с высокой узкой
колокольней, на которой горел крест, отражая в себе заходившее солнце. На миг на меня
повеяло очарованием чего-то родного, очень знакомого, будто я уже видел эту самую
панораму когда-то в детстве.