Page 306 - Рассказы. Повести. Пьесы

права или неправа.
— Разве у вас нет друзей? — спросил Королев.
— Я одинока. У меня есть мать, я люблю ее, но всё же я одинока. Так жизнь
сложилась… Одинокие много читают, но мало говорят и мало слышат, жизнь для них
таинственна; они мистики и часто видят дьявола там, где его нет. Тамара у Лермонтова была
одинока и видела дьявола.
— А вы много читаете?
— Много. Ведь у меня всё время свободно, от утра до вечера. Днем читаю, а по ночам
— пустая голова, вместо мыслей какие-то тени.
— Вы что-нибудь видите по ночам? — спросил Королев.
— Нет, но я чувствую…
Она опять улыбнулась и подняла глаза на доктора и смотрела так грустно, так умно; и
ему казалось, что она верит ему, хочет говорить с ним искренно и что она думает так же, как
он. Но она молчала и, быть может, ждала, не заговорит ли он.
И он знал, что сказать ей; для него было ясно, что ей нужно поскорее оставить пять
корпусов и миллион, если он у нее есть, оставить этого дьявола, который по ночам смотрит;
для него было ясно также, что так думала и она сама и только ждала, чтобы кто-нибудь, кому
она верит, подтвердил это.
Но он не знал, как это сказать. Как? У приговоренных людей стесняются спрашивать,
за что они приговорены; так и у очень богатых людей неловко бывает спрашивать, для чего
им так много денег, отчего они так дурно распоряжаются своим богатством, отчего не
бросают его, даже когда видят в нем свое несчастье; и если начинают разговор об этом, то
выходит он обыкновенно стыдливый, неловкий, длинный.
«Как сказать? — раздумывал Королев. — Да и нужно ли говорить?»
И он сказал то, что хотел, не прямо, а окольным путем:
— Вы в положении владелицы фабрики и богатой наследницы недовольны, не верите в
свое право и теперь вот не спите, это, конечно, лучше, чем если бы вы были довольны,
крепко спали и думали, что всё обстоит благополучно. У вас почтенная бессонница; как бы
ни было, она хороший признак. В самом деле, у родителей наших был бы немыслим такой
разговор, как вот у нас теперь; по ночам они не разговаривали, а крепко спали, мы же, наше
поколение, дурно спим, томимся, много говорим и всё решаем, правы мы или нет. А для
наших детей или внуков вопрос этот, — правы они или нет, — будет уже решен. Им будет
виднее, чем нам. Хорошая будет жизнь лет через пятьдесят, жаль только, что мы не дотянем.
Интересно было бы взглянуть.
— Что же будут делать дети и внуки? — спросила Лиза.
— Не знаю… Должно быть, побросают всё и уйдут.
— Куда уйдут?
— Куда?.. Да куда угодно, — сказал Королев и засмеялся. — Мало ли куда можно уйти
хорошему, умному человеку.
Он взглянул на часы.
— Уже солнце взошло, однако, — сказал он. — Вам пора спать. Раздевайтесь и спите
себе во здравие. Очень рад, что познакомился с вами, — продолжал он, пожимая ей руку. —
Вы славный, интересный человек. Спокойной ночи!
Он пошел к себе и лег спать.
На другой день утром, когда подали экипаж, все вышли на крыльцо проводить его.
Лиза была по-праздничному в белом платье, с цветком в волосах, бледная, томная; она
смотрела на него, как вчера, грустно и умно, улыбалась, говорила, и всё с таким выражением,
как будто хотела сказать ему что-то особенное, важное, — только ему одному. Было слышно,
как пели жаворонки, как звонили в церкви. Окна в фабричных корпусах весело сияли, и,
проезжая через двор и потом по дороге к станции, Королев уже не помнил ни о рабочих, ни о
свайных постройках, ни о дьяволе, а думал о том времени, быть может, уже близком, когда
жизнь будет такою же светлою и радостной, как это тихое, воскресное утро; и думал о том,