Page 57 - Рассказы. Повести. Пьесы

кивала ему головой. Подходя к двери, он увидел какого-то красивого и плотного брюнета в
шляпе котелком и в крагах. Должно быть, это был провожатый дамы.
— Тпрр! — донеслось со двора.
У порога дома Егорушка увидел новую, роскошную коляску и пару черных лошадей.
На козлах сидел лакей в ливрее и с длинным хлыстом в руках. Провожать уезжающих вышел
один только Соломон. Лицо его было напряжено от желания расхохотаться; он глядел так,
как будто с большим нетерпением ждал отъезда гостей, чтобы вволю посмеяться над ними.
— Графиня Драницкая, — прошептал о. Христофор, полезая в бричку.
— Да, графиня Драницкая, — повторил Кузьмичов тоже шёпотом.
Впечатление, произведенное приездом графини, было, вероятно, очень сильно, потому
что даже Дениска говорил шёпотом и только тогда решился стегнуть по гнедым и крикнуть,
когда бричка проехала с четверть версты и когда далеко назади вместо постоялого двора
виден уж был один только тусклый огонек.

IV

Кто же, наконец, этот неуловимый, таинственный Варламов, о котором так много
говорят, которого презирает Соломон и который нужен даже красивой графине? Севши на
передок рядом с Дениской, полусонный Егорушка думал именно об этом человеке. Он
никогда не видел его, но очень часто слышал о нем и нередко рисовал его в своем
воображении. Ему известно было, что Варламов имеет несколько десятков тысяч десятин
земли, около сотни тысяч овец и очень много денег; об его образе жизни и занятиях
Егорушке было известно только то, что он всегда «кружился в этих местах» и что его всегда
ищут.
Много слышал у себя дома Егорушка и о графине Драницкой. Она тоже имела
несколько десятков тысяч десятин, много овец, конский завод и много денег, но не
«кружилась», а жила у себя в богатой усадьбе, про которую знакомые и Иван Иваныч, не раз
бывавший у графини по делам, рассказывали много чудесного; так, говорили, что в
графининой гостиной, где висят портреты всех польских королей, находились большие
столовые часы, имевшие форму утеса, на утесе стоял дыбом золотой конь с бриллиантовыми
глазами, а на коне сидел золотой всадник, который всякий раз, когда часы били, взмахивал
шашкой направо и налево. Рассказывали также, что раза два в год графиня давала бал, на
который приглашались дворяне и чиновники со всей губернии и приезжал даже Варламов;
все гости пили чай из серебряных самоваров, ели всё необыкновенное (например, зимою, на
Рождество, подавались малина и клубника) и плясали под музыку, которая играла день и
ночь…
«А какая она красивая!» — думал Егорушка, вспоминая ее лицо и улыбку.
Кузьмичов, вероятно, тоже думал о графине, потому что, когда бричка проехала версты
две, он сказал:
— Да и здорово же обирает ее этот Казимир Михайлыч! В третьем годе, когда я у нее,
помните, шерсть покупал, он на одной моей покупке тысячи три нажил.
— От ляха иного и ждать нельзя, — сказал о. Христофор.
— А ей и горюшка мало. Сказано, молодая да глупая. В голове ветер так и ходит!
Егорушке почему-то хотелось думать только о Варламове и графине, в особенности о
последней. Его сонный мозг совсем отказался от обыкновенных мыслей, туманился и
удерживал одни только сказочные, фантастические образы, которые имеют то удобство, что
как-то сами собой, без всяких хлопот со стороны думающего, зарождаются в мозгу и сами —
стоит только хорошенько встряхнуть головой — исчезают бесследно; да и всё, что было
кругом, не располагало к обыкновенным мыслям. Направо темнели холмы, которые,
казалось, заслоняли собой что-то неведомое и страшное, налево всё небо над горизонтом
было залито багровым заревом, и трудно было понять, был ли то где-нибудь пожар или же
собиралась восходить луна. Даль была видна, как и днем, но уж ее нежная лиловая окраска,