Page 67 - Рассказы. Повести. Пьесы

его, вероятно, большой фантазер и вольнодумец, потому что он весь был покрыт узорами и
кабалистическими знаками. За прилавком, опершись животом о конторку, стоял
откормленный лавочник с широким лицом и с круглой бородой, по-видимому великоросс.
Он пил чай вприкуску и после каждого глотка испускал глубокий вздох. Лицо его выражало
совершенное равнодушие, но в каждом вздохе слышалось: «Ужо погоди, задам я тебе!»
— Дай мне на копейку подсолнухов! — обратился к нему Егорушка.
Лавочник поднял брови, вышел из-за прилавка и всыпал в карман Егорушки на копейку
подсолнухов, причем мерой служила пустая помадная баночка. Егорушке не хотелось
уходить. Он долго рассматривал ящики с пряниками, подумал и спросил, указывая на мелкие
вяземские пряники, на которых от давности лет выступила ржавчина:
— Почем эти пряники?
— Копейка пара.
Егорушка достал из кармана пряник, подаренный ему вчера еврейкой, и спросил:
— А такие пряники у тебя почем?
Лавочник взял в руки пряник, оглядел его со всех сторон и поднял одну бровь.
— Такие? — спросил он.
Потом поднял другую бровь, подумал и ответил:
— Три копейки пара…
Наступило молчание.
— Вы чьи? — спросил лавочник, наливая себе чаю из красного медного чайника.
— Племянник Ивана Иваныча.
— Иваны Иванычи разные бывают, — вздохнул лавочник; он поглядел через
Егорушкину голову на дверь, помолчал и спросил: — Чайку не желаете ли?
— Пожалуй… — согласился Егорушка с некоторой неохотой, хотя чувствовал сильную
тоску по утреннем чае.
Лавочник налил ему стакан и подал вместе с огрызенным кусочком сахару. Егорушка
сел на складной стул и стал пить. Он хотел еще спросить, сколько стоит фунт миндаля в
сахаре, и только что завел об этом речь, как вошел покупатель, и хозяин, отставив в сторону
свой стакан, занялся делом. Он повел покупателя в ту половину, где пахло дегтем, и долго о
чем-то разговаривал с ним. Покупатель, человек, по-видимому, очень упрямый и себе на уме,
всё время в знак несогласия мотал головой и пятился к двери. Лавочник убедил его в чем-то
и начал сыпать ему овес в большой мешок.
— Хиба це овес? — сказал печально покупатель. — Це не овес, а полова, курам на
смих… Ни, пиду к Бондаренку!
Когда Егорушка вернулся к реке, на берегу дымил небольшой костер. Это подводчики
варили себе обед. В дыму стоял Степка и большой зазубренной ложкой мешал в котле.
Несколько в стороне, с красными от дыма глазами, сидели Кирюха и Вася и чистили рыбу.
Перед ними лежал покрытый илом и водорослями бредень, на котором блестела рыба и
ползали раки.
Недавно вернувшийся из церкви Емельян сидел рядом с Пантелеем, помахивал рукой и
едва слышно напевал сиплым голоском: «Тебе поем…» Дымов бродил около лошадей.
Кончив чистить, Кирюха и Вася собрали рыбу и живых раков в ведро, всполоснули и из
ведра вывалили всё в кипевшую воду.
— Класть сала? — спросил Степка, снимая ложкой пену.
— Зачем? Рыба свой сок пустит, — ответил Кирюха.
Перед тем, как снимать с огня котел, Степка всыпал в воду три пригоршни пшена и
ложку соли; в заключение он попробовал, почмокал губами, облизал ложку и самодовольно
крякнул — это значило, что каша уже готова.
Все, кроме Пантелея, сели вокруг котла и принялись работать ложками.
— Вы! Дайте парнишке ложку! — строго заметил Пантелей. — Чай, небось, тоже есть
хочет!
— Наша еда мужицкая!.. — вздохнул Кирюха.