Page 23 - Детство

Но иногда она молится очень долго, я действительно засыпаю и уже не слышу, как она
ложится.
Долгие молитвы всегда завершают дни огорчений, ссор и драк; слушать их очень
интересно; бабушка подробно рассказывает богу обо всём, что случилось в доме; грузно,
большим холмом стоит на коленях и сначала шепчет невнятно, быстро, а потом густо ворчит:
- Ты, господи, сам знаешь, - всякому хочется, что получше. Михайло-то старшой, ему бы
в городе-то надо остаться, за реку ехать обидно ему, и место там новое, неиспытанное, что
будет - неведомо. А отец - он Якова больше любит. Али хорошо - неровно-то детей любить?
Упрям старик - ты бы, господи, вразумил его.
Глядя на тёмные иконы большими светящимися глазами, она советует богу своему:
- Наведи-ко ты, господи, добрый сон на него, чтобы понять ему, как надобно детей-то
делить!
Крестится, кланяется в землю, стукаясь большим лбом о половицу, и, снова
выпрямившись, говорит внушительно:
- Варваре-то улыбнулся бы радостью какой! Чем она тебя прогневала, чем грешней
других? Что это: женщина молодая, здоровая, а в печали живёт. И вспомяни, господи,
Григорья, - глаза-то у него всё хуже. Ослепнет - по миру пойдет, нехорошо! Всю свою силу он
на дедушку истратил, а дедушка разве поможет... О, господи, господи...
Она долго молчит, покорно опустив голову и руки, точно уснула крепко, замёрзла.
- Что еще? - вслух вспоминает она, приморщив брови. - Спаси, помилуй всех
православных; меня, дуру окаянную, прости,- ты знаешь: не со зла грешу, а по глупому
разуму.
И, глубоко вздохнув, она говорит ласково, удовлетворенно:
- Все ты, родимый, знаешь, все тебе, батюшка, ведомо.
Мне очень нравился бабушкин бог, такой близкий ей, и я часто просил ее:
- Расскажи про бога!
Она говорила о нём особенно: очень тихо, странно растягивая слова, прикрыв глаза и
непременно сидя; приподнимется, сядет, накинет на простоволосую голову платок и заведет
надолго, пока не заснешь:
- Сидит господь на холме, среди луга райского, на престоле синя камня яхонта, под
серебряными липами, а те липы цветут весь год кругом; нет в раю ни зимы, ни осени, и цветы
николи не вянут, так и цветут неустанно, в радость угодникам божьим. А около господа
ангелы летают во множестве,- как снег идёт али пчелы роятся,- али бы белые голуби летают с
неба на землю да опять на небо и обо всем богу сказывают про нас, про людей. Тут и твой, и
мой, и дедушкин - каждому ангел дан, господь ко всем равен. Вот твой ангел господу
приносит: "Лексей дедушке язык высунул!" А господь и распорядится: "Ну, пускай старик
посечёт его!" И так всё, про всех, и всем он воздаёт по делам - кому горем, кому радостью. И
так все это хорошо у него, что ангелы веселятся, плещут крыльями и поют ему бесперечь:
"Слава тебе, господи, слава тебе!" А он, милый, только улыбается им - дескать, ладно уж!
И сама она улыбается, покачивая головою.
- Ты это видела?
- Не видала, а знаю! - отвечает она задумчиво.
Говоря о боге, рае, ангелах, она становилась маленькой и кроткой, лицо её молодело,
влажные глаза струили особенно теплый свет. Я брал в руки тяжёлые атласные косы,
обертывал ими шею себе и, не двигаясь, чутко слушал бесконечные, никогда не надоедавшие
рассказы.
- Бога видеть человеку не дано - ослепнешь; только святые глядят на него во весь глаз. А
вот ангелов видела я; они показываются, когда душа чиста. Стояла я в церкви у ранней обедни,
а в алтаре и ходят двое, как туманы, видно сквозь них всё, светлые, светлые, и крылья до полу,
кружевные, кисейные. Ходят они кругом престола и отцу Илье помогают, старичку: он
поднимет ветхие руки, богу молясь, а они локотки его поддерживают. Он очень старенький
был, слепой уж, тыкался обо всё и поскорости после того успел, скончался. Я тогда, как